словно никакого этого громадного чуда-юда, о котором длинно и осторожно плел ей Вадим, и не существовало.

Странно, но говорить было особенно не о чем. Сначала мама, Ирина Марковна, когда-то мастер кондитерского цеха лучшей городской кулинарии, пыталась что-то рассказывать. Она ведь прожила и девяностые годы, и еще сколько-то лет в следующем веке. При ней развалился Советский Союз (эта новость поразила Любу не больше, чем известие о падении Трои), пришла «демократия», и прошла «демократия». Она очень хорошо помнила, как начались «белые ночи», как они «с девчонками» сидели в цеху «против мародеров», а по городу ездили машины с сиренами, большой митинг помнила у райисполкома. Крестный ход. Помнила драку «в телевизоре», кто-то прорывался в эфир «насчет фашизма». Не было света неделю, а потом появился. Подпольная торговля часами.

Отец только морщился и сухо сплевывал. Глобальное, всемирноисторическое событие виделось ему какой-то мелкой пакостью. Главное слово на его языке было «шпана». Им он обозначал все группы лиц, действующих в Новом Свете, будь то соседи по дому, пацанва, гоняющая на новейших летательных аппаратах под облаками родного Калинова или члены не вполне уясняемого обычным умом Всемирного Совета, стоящего ныне во главе прочно объединенной планеты. Он всегда был человек себе на уме, упорный в своих мнениях и выводах. Ирине Марковне приходилось по большей части помалкивать, в тех случаях, когда речь шла о временах, в которых онажила, а он нет. Так у него было свое мнение и о развале Союза, и пьянстве Ельцина, и о странном преемнике Путина, и это мнение он считал единственно верным.

Люба оживлялась лишь, когда заходила речь об одноклассниках и соседях. «Да, неужели?!» «Серьезно!?» «Так я про него и думала». «Вот дура-то!» Люба была тихоня и скромница, но на кончике языка у нее всегда висела капелька горчицы. Ей отчего-то было приятно, что классные принцессы Верка и Алевтинка чудовищно неудачно вышли замуж. Первая вечно ходила битая, а вторая была четырежды брошена. «Это при ее-то талии и глазках!» Многие поразъехались. Вася Громов сделал карьеру. В чем суть его должности, ни Ирина Марковна, ни моложавый сердитый муж ее объяснить не могли, но предлагали верить, что Вася этот взлетел очень близко к самым верхам. «Плоскостное администрирование в северной сети». Люба, не поняв ничего, ничуть не расстроилась. Вася Громов ей никогда не нравился. «А Грицяй спился». «Да?!» «Да, дочка, сначала в тюрьму, а потом водка». Грицяй этот был совершенно неприметной фигурой в их дворе, и чего это мама его вспомнила? Оказывается, он и сейчас живет все там же, «и теперь их трое». В новой их квартире, «ну, теперь у кого хочешь новые», поселился отец-Грицяй, и дед-Грицяй, все как один маленькие, чернявые, гундосые и пьяницы. И главное, все в одном возрасте. Лет под сорок, не больше. «Хоть к людям не лезут, соображают среди себя», – презрительно хмыкнул отец.

Во время одного такого информативно плотного разговора, образовалась пауза, Ирина Марковна скребла ногтем свой мягкий, в приятных морщинах лоб, Люба светила глазами в потолок – кого бы еще из знакомых припомнить, отец подергивал щекой, как бы стараясь стряхнуть бородавку. И вдруг спросил:

– И как тебе твой-то этот?

– Ты про что, папа?

– Ну ведь ходит к тебе, рассказывает. Парень.

– Вадим?

– Пусть Вадим. Как он? Куда клонит? Чего ему надо?

– Я понимаю так, что его назначили. Вежливый. Много рассказывает. Отвлеченно, правда. Плерома.

Матвей Иваныч длинно втянул в себя воздух.

– Значит, издалека заходит.

– Что значит, «заходит»?

– Да так я.

Люба посмотрела на отца внимательно, как на человека, который что-то знает.

– Ты что, с ним встречался раньше?

– В одном городе живем. Как-нибудь сталкивались.

– Ты не виляй папочка, встречался?

– Ты как с отцом… Ты давай, не надо так с отцом. И чего это тебе в голову пришло?

– Не знаю, что пришло. Может, ты что-нибудь знаешь о нем, а? Может, он алкаш, или вор раньше был. Может, у него СПИД был.

– Не было у него СПИДа. Я про другое. Я в том смысле, если ты с ним все хорошо…

– Что ты имеешь в виду?! Он мне как учитель.

Матвей Иваныч недовольно вздохнул.

– Уч-читель.

– Матвей, – пискнула жена.

Он отмахнулся.

– Да, знаю, я знаю. Ты вот что, дочка, – Матвей Иванович тяжело вздохнул, – ты бы пригласила его в гости. К нам. Домой.

– На чай, – прибавила Ирина Марковна из-за мужниного плеча.

Люба сделалась сосредоточенной. Так сидела довольно долго. Стрельнула взглядом в сторону предков.

– Это что – сватовство какое-то, да?

– Да причем это?! – сказали родители хором.

Люба хмыкнула.