моему статусу и обязанностям, мое отношение к гостям может быть только одно — чтить и не перечить. Более того, я обязан мыслить о гостях возвышенно, и спасать, жертвуя органами и существованием. Даже в том случае, когда гости ничтожны и отвратны. Что ж, в данном случае и виду не подам, но моя молчаливая лояльность не будет ликующей. Одно только по-настоящему огорчает и озадачивает — что Зельда ведет себя не так, как бы мне казалось естественным. Не обливает незаметно презрением, хотя отлично умеет это делать. А, может быть, это от доброты душевной? В опровержение принципа — пьяного оттолкни. Ну, слегка опростоволосился дядя, так что, измываться над ним? Я все время восторгаюсь, может быть даже слегка неумеренно, умом моей огненной маргаритки, я мучительно млею при любой мысли о ее опаляющем теле, а ведь какова у нее душа?! Сколько доброты и чуткости в этом совершенном существе.

— Мы очень рады видеть вас мессир. — Сказал господин Асклерат и пристойно поклонился, когда мессир комиссар, казалось неудержимо влекшийся вперед, прямо таки вкопался перед ним в песок аллеи, борясь со своим состоянием. Даже не открывая рта, инспектор распускался целым букетом перегаров. Мне показалось, что госпожа Летозина, вот, вот потеряет сознание, грязный, летучий алкоголь как бы прожигал насквозь легкую ткань его организма. Не потеряла, лишь отступила на пол шага, освобождая нам дорогу. И мы вошли. Целая шеренга прохладных, ладных мнеморантов дружелюбно и одновременно кивнула нам. А Зельда, между тем, уже вовсю трудилась. Объясняла, почему госпожа Летозина, и господин Асклерат встретили нас вместе.

— …являясь совершенно независимыми творческими и научными величинами, трудятся на одном, общем поле, коему название — человеческое здоровье. Госпожа Летозина занята наименее материальной, уловимой его частью, сознанием, по преимуществу, памятью. Господин Асклерат лучше, чем кто либо в нашей реальности, знает устройство человеческого тела, разбирает состав его, жил, косточек и соков. А поскольку еще никому не удавалось полностью отделить одно от другого, то есть дух от плоти, то совместная работа в данном случае очень даже показана. Не от случая к случаю, как у госпожи Диамиды с госпожой Афронерой, а почти постоянно.

— Добро пожаловать в Гипнозиум. — Негромко, но весомо, как нейкий 'аминь' произнес седой хозяин.

Массивная дверь дезинфекционного шлюза. Нельзя лезть в палату вместе с бактериями, что ты принес с собой. Господин Асклерат мягко, как впрочем и все, что он делает, сообщил, что в правилах посещения лечебных палат, участие собак как-то не предусмотрено. Комиссар начал было выкатывать вперед свою нижнюю, непреклонную челюсть, но говорить ему ничего не пришлось, его опередила Зельда, всегда и всех опережающая, и улыбчивый лекарь удовлетворился тем, что песик Зизу тоже как бы является членом делегации.

— Кроме того, он, собака хорошо сегодня поработал. — Загадочно пояснил мессир Теодор, и погладил Зизу по голове тяжелой ладонью.

Двери дезинфекционного шлюза мелодически звенькнув, отворились, внутри нас ожидало дружелюбное цветочное облако, как будто только собранное с цветочных клумб у входа. Зизу расчихался и занервничал. Даю руку на отсечение, что облако это приняло его за возбудителя-гиганта, которого следует скоренько уморить. Но обошлось.

Никаких халатов после цветочной обработки не полагалось. Всякая нитка в нашей одежде, всякий волосок Зизу были стерильны. Я невольно остановился взглядом на госпоже Летозине. Честное слово, такое впечатление, что она большую часть своей жизни проводит в этом шлюзе.

Теперь можно и к палатам.

— Не туда, Теодор, не туда! — Воскликнула Зельда, увидев, куда направляется комиссар, и в этот раз ошиблась. Ему в данный момент, нужно было именно 'туда', в туалет. Задержался он там ненадолго, но вернулся уже весьма освеженном варианте. Пес тоже был мокрым. Взгляд комиссара сделался почти ясным, и, стало быть, речь Зельды лилась не зря.

— Вы оказались у нас в Деревне Теодор в тот момент, когда только что закончился очередной мундиаль. Отгремели последние столкновения, выявлены победители, выявлены и неудачники. Погибшие погибли. А вот те, кто получил повреждение с жизнью совместимое, возвращаются к здоровью здесь.

Мы как раз вошли в большой госпитальный коридор. Направо и налево от нас начинались ряды дверей из матового стекла. За каждой из них располагался одиночный лечебный бокс. В проемах меж ду боксами стояли вазы с цветами и висели эстампы, изображавшие цветы.

— А он, этот, как вы его назвали…

— Мундиаль.

— Да, да, он часто, ну-у, проводится?

Типичный начальнический вопрос.

— Не столько часто, сколько регулярно. Но, разумеется, и регулярность не фетиш. Опасно, и глупо подгонять живую жизнь, под заранее утвержденный регламент. Предметом концентрированного нашего внимания и сохранения является материя высшего межэтнического согласия в глобальном обществе. Когда мы видим, что эта ткань начинает где-то натягиваться, и трещать, мы спешим туда со всем нашим научным потенциалом. Надо сказать, что мелкие, избирательные действия проводятся почти постоянно. Какое-то время удается при помощи этих точечных действий снимать возникающие там и сям напряжения. Но примерно раз в четыре года возникает необходимость в проведении единой, концентрированной акции. Это мы называем мундиалем. Всегда после ее окончания в этой сфере мировой жизни наступает длительная и стойкая ремиссия.

— Странное название. — Сказал комиссар.

— Почему же странное? Хотя, может быть. Старое словосочетание. Взято из совсем другого вида деятельности. Если хотите, мы будем называть все это Кубок Мира.

— Вроде трубки мира?

Зельда кивнула. Господин Асклерат отворил первую матовую дверь. Внутри было бело, стерильно, солнце вливалось сквозь высокое небьющееся окно. На удобной кровати у стены лежал больной, присоединенный к лечебной силе госпиталя десятками белых, цветных и прозрачных проводочков и шлангов. Над ним склонялась сестринским участием миловидная медичка. Увидев гостей, она встала по стойке смирно у кроватной спинки, мы подошли ближе. Больной спал. Его лоб и переносица были изрыты глубокими, но уже затянувшимися углублениями, я бы сказал, что ему в лоб попал маленький метеорит.

— Поступил в самом начале мундиаля, в очень плохом состоянии. Лицевая кость представляла собой рассыпавшуюся мозаику. Прямое попадание зазубренным камнем из балеарской пращи. Несмотря на все осложнения, с механическими повреждениями мы справились. Но сознание тоже, если так можно выразиться, раскрошилось.

Господин Асклерат посмотрел на госпожу Летозину, та величественно подтвердила, что так выразиться можно.

— Мы решили не спешить, и собираем его по крохам, и только после того как этот официант из Лугано, станет личностью, мы сможем подвергнуть его соответствующей манипуляции.