Нам жизни не надо Над миром смех Горячие органы ада Спят в отраженьях луны. «Луны и солнца звуки золотые…»
Луны и солнца звуки золотые Серебряные муки без ответа И боли равнодушные нагие Прошлых звезд танцующих над смертью Сияние ветвей и пыль цветов Века из розовых и мертвых тел И страшный шум необъяснимых слов Как водопад от неба до земли Но отвратительно дышать и ждать Опять судьба поет в своей лазури Не надо ждать, не надо нас читать Мы только трупы ирреальной бури Утопленники голубых ветвей Пусть нас назад теченье унесет. Звуки ночи, усталость — Так падает ручка из рук Так падают руки из рук И сон встает Так падают взоры в священные звуки разлук Так гаснут все разговоры Что делать, мой друг, Уж скоро хотя и не скоро Увидимся мы наяву «Стекло лазури, мания величья…»
Стекло лазури, мания величья, Философия Шеллинга, газета и шар Гесперид Всё было странно найти на снегу Гномы спускались к извилинам Век, слов, капель, цветов Немного выше рвали газету И ангелы ели судьбу Там Гамлет кричал о закате И билась Офелия в новом стеклянном гробу Видимо, не зная философии Шеллинга. «Встреча в палате больничного запаха…»
Встреча в палате больничного запаха с сном о смородине изумило лицо военных бутылок. Волос опять танцевал, звезды с собора снимали венцы газолиновых ламп. Волос опять танцевал, но смутился и пал на затылок. Каждая лампа мечтала, потом разошлись по делам. А в подвале собора машины считали погибшие души. Их рвали на части с мучительным треском холста — лучи газодвигателей падали в хаос стеклянных и каменных башен. Каштаны цвели, купаясь корнями в моче. Цветы осыпались, и к небу летели огни лепестков. В подвале шары возвращались к исходу веков. И близилось утро.
«Стекловидные деревья рассвета…»
Стекловидные деревья рассвета На фабричном дворе Там Гамлет пускает в ход сложнейшие машины Которые ударяют колесами В вершины подводных гор И тают Утро равняется себе и соседнему вечеру счастья «Философия Шеллинга упразднила газету и библию…»
