следовавшие с передовым отрядом, наскочили на автоколонну противника. Завязался бой.

Небо уже не бездонное, бархатное, каким было полчаса назад, а плоское, серое, с тусклыми звездами. Ночь на исходе, кругом — открытая местность. Где-то слева должен быть лес.

Передаю со связным Сытнику: прижимайтесь влево, уходите в лес.

Ездовой гонит повозку. Новиков при каждом толчке закусывает губу, стонет, не разжимая рта.

Ездовой оборачивается:

— Может, потише, товарищ полковник?

— Гони.

Тявкают наши пушчонки, рвутся гранаты. Справа — то ли из Славуты, то ли из деревни Перемышль, где по-прежнему стоит штаб пехотной дивизии, — нарастающее тарахтение моторов. Подходят транспортеры с пехотой. Ничего не скажешь, быстро сориентировались гитлеровцы.

Впереди темным фонтаном взрывается мина. Лошадь на дыбы. Повозка набок. От удара Новиков теряет сознание. Коровкин ловит лошадь. Укладываем полковника.

Подползает Петренко:

— Славу богу, нашел. Нельзя в лес. Ни в коем разе. Танки там и артиллерия. Похоже на засаду.

— Стреляют?

— Пока молчат.

— Отчего же молчат? Если засада, самое время бить в спину.

Новиков, уже очнувшись, неожиданно вмешивается в разговор.

— Не может быть здесь засады. Что-то не так. Плохо разведали.

Петренко обижен. Ни слова не говоря, вместе с двумя разведчиками растворяется в предутреннем белесом мареве.

Пока немцы не видят нас, еще можно держаться. Но рассветет — и мы окажемся как на ладони у противника — расстреливай на выбор…

— Товарищ бригадный комиссар, товарищ комиссар… Снова Петренко.

— В чем дело?

— Не засада там. Валиева надо скорее. Там совсем другое.

Коровкин убегает на поиски Валиева. Я с Петренко, пригибаясь, быстро иду к обозначившемуся уже лесу.

В нос ударяет сладковатый смрад. Делаем шагов десять. Перед нами в ярких, пронизывающих лес лучах восходящего солнца недвижные глыбы немецких танков. Часть из них вырвалась на опушку и застыла, не дойдя считанных метров до 122-миллиметровых гаубиц.

Орудия покорежены. Иные без колес, у других разворочены станины. Кругом, куда ни обернешься, — трупы в полуистлевших гимнастерках.

Мертвое поле… Артиллеристы стояли насмерть… Не может быть, чтобы все гаубицы вышли из строя, не может быть!

Разведчики уже повернули одно орудие. Когда прибегает Валиев, две гаубицы готовы вести огонь прямой наводкой. Цель отлично видна. Транспортеры и автомашины сгрудились на дороге.

Немцы ждали чего угодно. Только не гаубичного огня в упор.

Летят в воздух куски грузовиков. Дрожит земля. Стонет лес. Выстрел сливается с разрывом. Пылью и дымом подернулась дорога.

Валиев командует: «Отбой».

Я останавливаюсь и вижу у себя в руках гаубичный снаряд. Не заметил, как стал подносчиком. У соседнего орудия подносит снаряды Петренко, а за наводчика начальник штаба из отряда Новикова — подполковник Козлов.

С дороги несется «Ура-а-а!». Впереди атакующих — в каждой руке по пистолету — Басаргин.

Мы бросаемся на помощь товарищам.

Но нельзя увлекаться. Пока к гитлеровцам не подошло подкрепление из Славуты, надо уйти подальше на север, в те края, которые на десятиверстке Новикова залиты зеленой краской и покрыты тонкой голубой штриховкой. На военном языке это называется: лесисто-болотистая местность.

Как магнитом, тянуло нас все время на восток. Но восточнее проходила дорога Корец — Шепетовка, по которой день и ночь гудели машины. Здесь не пробьешься.

— Путь нам один — на север, к Случи, — сказал молчавший на протяжении всего командирского совещания Новиков.

Никто ему не возразил. Возражать было нечего. Но и согласиться нелегко. На север — это в болота, в глухие леса.

И вот опять мы прыгаем с кочки на кочку. Начались дожди. Вокруг на десятки километров непролазные хляби. Кажется: преодолеем Случь и станет легче. Все время намечаешь себе какие-то рубежи, после которых должно стать легче. Сколько их, этих рубежей, позади? А где оно, облегчение?

Двигаемся по-над Случью. Что ни день — стычки, перестрелки. Ночью налетаем на спящие гарнизоны, а к утру обратно в болотную топь.

Рассчитывали передохнуть в лесах южнее Городницы. Не удалось. Разведка установила, что в Городнице большой гарнизон. Вдобавок гитлеровцы обнаружили нашу разведку, увязались за ней, открыли огонь по площадям.

Весь день и всю ночь мы уходили от преследования. В рассветный час вышли к небольшой лесной деревушке. На обочине дороги, прижавшись к невысоким заборам, из-за которых свесились зеленые кроны, стоят машины с парусиновыми тентами, танки и транспортеры, покрытые для маскировки зелеными разводьями.

Куда податься? Спереди и сзади противник.

У Новикова жар. Он то приходит в себя, то забывается. Пересиливая слабость, полковник шепчет:

— Надо форсировать Случь. На этом берегу нам места нет… Несколько суток не спавший Петренко привел в штаб колхозного бригадира из Боголюбовки. Бригадиру под тридцать, кандидат партии. Пожимает руку, смотрит в глаза.

— Павлюк, Сел. Закурил самосад.

— Мы своим помочь готовы. Говорите чем.

— Нужно переправить отряд на правый берег.

Павлюк делает такую затяжку, что потрескивает крупно нарезанный табак, вспыхивает голубым огоньком бумага., Штабные смотрят на бригадира. Новиков, кряхтя, повернулся на бок.

— Был мост. Наши, как уходили, взорвали. Одни быки торчат.

— Тебя народ слушает? — спрашивает Новиков.

— Вроде бы слушает… Четвертый год, считай, хожу в бригадирах…

— Если дашь команду замостить мост?

— Не мастер я по мостам-то.

— Мастера мы тебе пришлем. Бойцов две сотни выделим. Ты колхозников обеспечь. Дело непростое. Узнают фашисты, твоя голова первая полетит, и мы тут костьми ляжем…

— Такой разговор считай лишним… Перед уходом бригадир спросил у меня:

— Наши-то где сейчас воюют? Темные слухи ходят. Я пересказал последние сводки Совинформбюро.

— Это малость получше. Хотя тоже радоваться нечему.

Он махнул рукой.

Шумячкин подвел бойцов поближе к селу. Замерли в кустах. Ждут. Впереди поле с горохом. У людей вторые сутки ничего не было во рту. Особенно большая потребность в зелени. Кажется, можешь съесть мешок сочного сладкого гороха.

Шумячкин достал пистолет, положил рядом на пенек.

— Кто хоть шаг без команды сделает, пристрелю.

В отряде не принят такой тон. Но сегодня — день исключительный. Обнаружь нас немцы возле Боголюбовки, плакали планы форсирования. А на этом берегу прав Новиков — нет сейчас места для наших отрядов.