Сегодня ночью я отказался от проведения операции.
Но я не в силах отказаться заодно и от желания прикоснуться к тебе.
Post scriptum. Ах, да что там — план сорвался совсем по другим причинам. Дивизию отзывают. Выступать надо уже сегодня ночью. Это известно мне с понедельника. Соответствующий приказ по батальону я должен отдать сегодня в 14 часов.
Не упрекай меня, пожалуйста, и не говори, что следовало непременно сообщить тебе об этом еще во вторник, вместо того чтобы молчать и, выслушав твой рассказ о медлительности американских штабов, потребовать все же прихода Шефольда! Но даже если бы я не знал о подлых словах того полковника, я все равно пришел бы к выводу, что должен подать американцам последний знак.
Какое-то время я заблуждался, считая, что, послав Шефольда через линию фронта, они должны доказать, что относятся ко всему этому серьезно. Ты со мной не согласилась. Ты обратила мое внимание на то, что я не имею права чего-либо ожидать, чего-либо требовать от них. Хорошо. Я это понял. Но теперь я знаю — и, вероятно, знал с самого начала, — что хочу доказать им, насколько серьезно отношусь ко всему этому сам, и докажу, потребовав, чтобы Шефольд пришел ко мне через линию фронта. Ибо иначе я доказать этого не могу.
А доказать необходимо. Даже еще сейчас. Именно сейчас.
Еще один post scriptum. На совещании в понедельник командирам полков и батальонов было сообщено, что дивизию перебрасывают в северную Италию для борьбы с партизанами. Поскольку я не желаю участвовать в этом, я попросил полкового врача подать документы о моей демобилизации, что он уже неоднократно мне предлагал. Он заверил, что, учитывая характер моего заболевания и, как он выразился, мои военные заслуги, это не вызовет затруднений. Очевидно, меня еще во время переброски дивизии переведут в резервную воинскую часть и оттуда очень скоро уволят в запас. Кавалеры Рыцарского креста пользуются некоторыми преимуществами, и при демобилизации их избавляют от долгого, мучительного ожидания в казармах. Я рассчитываю уже в первые дни ноября быть дома.
Так что ты наверняка найдешь меня в Везуве, если приедешь около 5 ноября. Мы могли бы тотчас начать необходимые для заключения брака формальности, и я почти уверен, что успели бы обвенчаться еще в ноябре или, во всяком случае, до конца года.
Если ты решишь выбрать другой путь — а я подозреваю, что таковы твои намерения, — то обращаю твое внимание на то, что долину Ирена и хутор Хеммерес можно использовать для этой цели только ближайшей ночью. Дивизия, которая сменит нашу, состоит из эсэсовцев и значительно превосходит нашу по численности и оснащению; они ничего не оставят без внимания - ни одной лесной долины, ни даже самого уединенного хутора.
Post scriptum, обещаю, что последний. Просто, думая о тебе, я вспоминаю разные вещи. Хотя бы еще одно ты должна знать: кирпичные заводы семьи Динклаге не работают. Печи давно остыли, последние штабеля кирпича еще не вывезены. На лугах вдоль Эмса бродят теперь охотники с маленькими пятнистыми собаками — охотятся на фазанов. Луга черные, и в ноябре, когда ты приедешь, по краям будут стоять голые деревья. Вода в Эмсе очень темная, река, петляя, течет неторопливо. На ее берегах дети запускают воздушных змеев. Вспоминаю своего первого змея — небо в Везуве такое прозрачное, что ты и представить себе не можешь».
Документ III (невымышленный)
Сообщение майора Динклаге капитану Кимброу. Динклаге напечатал его на машинке двумя пальцами в ночь с 11 на 12 октября и, как мы знаем, вручил Шефольду для передачи; к Кимброу оно так и не попало. Английский язык Динклаге, безупречный с точки зрения синтаксиса, наверняка показался бы получателю немного комичным, ибо письмо несло на себе отпечаток казенного немецкого стиля с его склонностью к субстантивации, придающей ему что-то застывшее и помпезное. В обратном переводе делается попытка восстановить этот стиль, только обращение «Dear Captain» сохранено, ибо оно непереводимо; по-немецки официальное письмо к незнакомому офицеру Динклаге не мог бы начать словами «Дорогой капитан», подходящим обращением здесь могло бы быть только «Господин камрад», что при буквальном переводе явилось бы совершенно неизвестной в англосаксонском военном обиходе лингвистической формулой. Динклаге, хорошо знакомый с правилами английской переписки, знал, что может обратиться к Кимброу со словами «Dear Captain» и что это не будет звучать чересчур фамильярно.
«Винтерспельт, IX октября 1944 г., полночь
Dear Captain,
два дня назад я получил сообщение о том, что дивизия, в которую входит подчиненный мне батальон, ближайшей ночью будет снята отсюда и переброшена на другой участок.
В этих условиях намеченная нами операция отпадает.
Сожаления по поводу того, что она не осуществится — а она все равно бы не осуществилась, как я заключаю из поведения Ваших штабов, о котором Вы меня известили, — вследствие этого излишни.
Независимо от изменений, происшедших в общей обстановке, а также независимо от возможных решений Вашего командования я сам пришел к выводу, что реализация моего предложения не имеет особого смысла.
Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, капитан Кимброу, результат моих размышлений.
Прошу Вас поверить, что слово, каким командир Вашего полка г-н полковник Р. охарактеризовал мои намерения и меня лично, никак не повлияло на мое решение. Поскольку так же назвал бы меня и Гитлер, я, обдумывая положение дел, не стал принимать это в расчет.
По двум причинам я отказываюсь от моего намерения. (Не от намерения, а от попытки его осуществить.)
Во-первых, этот эпизод не изменил бы нынешнего положения и дальнейшего хода войны.
Во-вторых, операция могла быть осуществлена лишь в результате чистой случайности. («А mere chance», — пишет майор Динклаге.) Но если какое-то событие оказывается результатом случая, это значит, что оно могло произойти, а могло и не произойти *.
Я понимаю, что перемена в моем отношении к операции покажется Вам признаком нерешительного и неустойчивого характера, и если я скажу Вам: я не жалею, что вовлек Вас в это дело, Вы сочтете мои слова беспомощной попыткой прикрыть свою нерешительность. И все же я говорю это, и я благодарю Вас за то, что, когда мое предложение было Вам передано, Вы не сразу его отвергли.
Упомянутая вначале акция объяснит Вам, почему я был вынужден попросить г-на д-ра Шефольда явиться ко мне в столь непонятный для Вас и кажущийся преждевременным срок.
То, что я вообще пригласил его к себе, оговорив, что для придания переговорам серьезности — серьезности с военной точки зрения — он должен быть послан ко мне через линию фронта, объясняется только одним: мне хотелось исключить всякое подозрение, будто я отношусь недостаточно серьезно к своему предложению. Или к своему отказу от него. Отказ — это лишь оборотная сторона моего предложения.
Преданный Вам
Примечание 1
* С этой частью письма, где он намекает на вмешательство Кэте в его план («О, если дело только в этом»-словно осуществить этот план проще всего на свете), Динклаге возился дольше всего. На листке бумаги он набрасывал фразы, в которых пытался объяснить Кимброу свое неверие в рок, например: «Хотя я придерживаюсь мнения, что все, что мы делаем, случайно, и считаю всякую веру в судьбу (это слово он передает английским словом «destiny», а не «fate») грубой иллюзией, все же есть события, ситуации, обстоятельства, когда говоришь себе…» Здесь мысль обрывается, он не может сформулировать, что же «говоришь себе», ибо вдруг понимает, что подтекст этой фразы может заставить его отказаться от своей
