Войны, революции — как складкообразование, процесс смятия пластов горных пород. Теперь самое важное, чтобы началось тысячелетие спокойного залегания пластов, которому ничто не помешает. Благое пожелание.
Он питал неприязнь к метаморфическим породам из недр Земли, а также к вулканам. Осадочные пласты, слоистые горные породы, лучше всего — образованные живыми существами, органогенные породы — вот что нужно.
Марксизм — тоже пласт (геологический).
Из геологической экспертизы, составленной когда-то по заказу Аримонда, ok установил, что известняки винтерспельтской каменоломни содержат в качестве минералогических составляющих кальцит и доломит, а также вкрапления глинистых j минералов — кварц, гидроокиси железа и битум. Он сразу же задался вопросом, какие составные части марксизма существенны,
а какие представляют собой вкрапления.
Несмотря на принятое им личное решение (в пользу владения винтерспельтской каменоломней), он принадлежал к марксистскому слою. Геологи будущего нашли бы его в этом слое («Я коммунистическая свинья»). Правда, они вряд ли возвели бы его в ранг руководящей окаменелости.
«Каледонское горообразование на границе между силуром и девоном подняло из моря северный континент, который на востоке тянулся до Богемии, а на западе — до северо-западной Германии. Арденны образовывали остров, как, впрочем, и так называемый Алеманский остров, который тянулся от Центрального плато, включал Шварцвальд и доходил почти до Богемии… Судетская складчатость означала конец так называемых граувакковых формаций и начало нового большого горообразования, того самого, которое присоединило к каледонской старой Европе новый венок горных хребтов: так называемые варисцийские горные хребты. Варисцийская складчатость, в которую вплелись гранитные массы, часть за частью присоединялась к южному краю северного континента. Мы находим ее следы в южной части Англии, в Бретани и Нормандии, в Рейнских Сланцевых горах и в Гарце, в восточной Тюрингии и западных Судетах… Как северный ствол с севера, так южный ствол опоясывает богемский стержень с юга и юго-востока» (Проф. д-р К. фон Б юл о в. Геология для всех. Издание 9-е, Штутгарт, 1968).
Хайншток установил, что данные Хаппеля и Ройлинга подтверждаются. Известняки винтерспельтского карьера имели светло- и темно-голубую окраску. Шероховатая поверхность пород объяснялась выветриванием частичек верхнего слоя. Попадались и вкрапления темных, сланцевых мергелей. Фауна была весьма богатая; наряду с брахиоподами широко были представлены, особенно в песчаных пластах, моллюски. Свежевыломанные камни часто отливали темно-синим цветом из-за содержащегося в них мелкораспыленного сернистого железа. Выветриваясь, они становились столь же интенсивно бурыми. Прекрасные старые дома из бутового камня, которые он еще сравнительно часто встречал в этих местах, все были построены из материалов, добытых в винтерспельтском карьере. Хайншток узнал, что каменоломня эксплуатировалась еще в XVII веке. С 1932 года работы в ней не велись; мировой экономический кризис расправился и с ней. Поскольку здесь можно было добывать только камни неправильной формы, плохо поддающиеся обработке, она не ожила даже в период подъема, вызванного сооружением Западного вала, — так рассказывал ему Маттиас Аримонд.
Когда тот поручил ему наблюдение за своими каменоломнями на западе округа Прюм, Хайншток выбрал эту светло-серую стену, иначе говоря, поселился в домике, предназначенном для рабочих винтерспельтской каменоломни. В остальных каменоломнях имелись мощные пласты доломитов, плиточного известняка или песчаника с содержанием кварца; эти карьеры были более ценными и до зимы 1940/41 года, когда и в них работы были прекращены, поставляли отличный строительный камень, цемент, дорожную щебенку. Хайншток выбрал винтерспельтскую каменоломню, во-первых, потому, что она находилась западнее других, ближе всего к границе; во-вторых, потому, что она лежала в стороне и давала возможность широкого обзора местности; в-третьих, потому, что она была очень похожа на тот известняковый карьер под Аусергефильдом, где он в течение трех лет изучал свое ремесло. В этой каменоломне он нашел фации тех же пород, какие обрабатывал в Чехии, и когда он поднимался к себе на гору и смотрел на Шнее-Эйфель, представлявший собой такую же гряду останцев из кварцита, как те, что располагались между Винтербергом и Оберпланом, когда следил взглядом за убегающими вдаль линиями покрытых лесами Арденн, спокойно, величественно простиравшихся друг за другом, такой же девонской цепью поднимаясь к Высокому Фенну, как лесистые холмы Аусергефильда и Срни к Миттагсбергу, ему казалось, что он спит и видит сон: он в Чехии.
Конечно, имелись и различия. Арденны были как бы более стерты, а потому более пологи, чем Чешский лес. Известняковые мульды, в которых лежали деревни, были обширнее, нежели выкорчеванные островки Шумавы. Воздух был атлантический, более влажный, по сравнению с тем воздухом, которым дышал в юности Хайншток и который казался ему временами таким неподвижным, что у него возникало чувство, будто планета остановилась.
Маттиас Аримонд платил Хайнштоку 800 рейхсмарок в месяц за то, что он приглядывал за его заброшенными каменоломнями, другими словами: ничего не делал. Хайншток имел большие полномочия, поэтому для инспекционных поездок ему был предоставлен старый, но надежный «адлер»; он был один из немногих штатских в округе Прюм, кто на шестом году войны имел разрешение пользоваться автомобилем. За четыре года, проведенных в этих местах, он собрал примечательную коллекцию окаменелостей; самыми роскошными экземплярами в ней были девонский, то есть очень древний, аммонит «климения», трилобит с большим фасеточным глазом и штуф с двадцатью четырехлучевыми кораллами, который он нашел на железистом горизонте одной из Лаухских каменоломен.
Кэте часто с восхищением смотрела на эту коллекцию. Но когда Хайншток хотел однажды подарить ей особенно красивый экземпляр — окаменелую чашечку морской лилии, она отказалась.
— Для меня она слишком тяжела. Знаешь, когда я буду уходить отсюда, багаж мой должен быть легким. Я не смогу тащить с собой камни, — сказала она.
Вид с верхней точки каменоломни, принадлежащей Хайнштоку, приблизительно такой же, как с Урберга — холма, расположенного двумя километрами западнее, у проселочной дороги из Винтерспельта в Ауэль. Дорога между Винтерспельтом и Бляйальфом пересекает, правда, ряд холмов и долину реки Ирен, однако поблизости от нее нет ни одной высоты, похожей на Урберг. И описанной каменоломни там не обнаружишь; весьма маловероятно, чтобы кувенский ярус среднего девона существовал так далеко к западу от Прюмской мульды. Поросшая лесом долина, которую использует Шефольд, чтобы из Хеммереса обойти немецкие линии, несколько напоминает долину Ирена, однако Ирен впадает в Ур уже в километре выше Хеммереса. К тому же у Хеммереса Ур течет не через ущелье; только западный берег представляет собой обрывистый крутой склон, к востоку же тянутся хотя и высоко расположенные, но полого поднимающиеся пастбища. А вот хутор Хеммерес (тогда бельгийский) действительно был уединенным, каким он и запечатлелся в памяти; с тех пор он превратился в небольшую деревушку, которая уже перестала быть уединенной; деревянный мост и железнодорожный виадук исчезли. (До 1918 года Хеммерес был немецким, с 1918 по 1940 — бельгийским, с 1940 по 1945 — немецким, с 1945 по 1955 — бельгийским, в 1955 году Бельгия уступила его Федеративной Республике Германии.) Маспельт и его окрестности, где находится капитан Кимброу, изображены Довольно точно. Самым большим изменениям подвергся Винтерспельт; деревня под таким названием лежит вовсе не в известняковой мульде, а в стороне — на холмистой местности, в районе западного склона Эйфеля, ближе к предгорью Арденн. Моделью для Винтерспельта послужила деревня в восточной части округа Прюм. И, наконец, следует признаться, что даже линия фронта с исторической точки зрения воспроизведена неточно. Осенью 1944 года Винтерспельт находился вовсе не в руках немцев, а уже в руках американцев, в начале Арденнской битвы он был, по-видимому, у них отобран и в январе 1945 года снова захвачен ими. И если в начале октября мы еще оставляем американцев на западном берегу Ура, то лишь ради того, чтобы придать плану майора Динклаге большую топографическую достоверность. В отличие от истории, повествование (эта игра на ящике с песком) может позволить себе такую неточность.
