одобрительно хмыкнул). Наверное, к празднику выращивали.
Мы вошли в лавку.
У самого прилавка стоял огромный холодильник «ЗИЛ», на ценнике было указано — 50 руб. «Беру!» — завопил шофер, напуганный такой удачей. «Берите», — согласилась медлительная, на редкость удачно сложенная метиска, стоявшая за прилавком. У нее были лунные алтайские глаза, она вся светилась, как длинное облако тумана. «Беру!» — заорал шофер, тыкая пальцем в цветной телевизор «Горизонт» (50 руб.). — «Берите», — медлительно повторила метиска. А что ей было торопиться? У холодильника (50 руб.) выдран агрегат — продавалась, собственно, оболочка. У телевизора (50 руб.) лопнул кинескоп. Кому нужен дырявый телевизор? У древнего велосипеда (30 руб.) не было цепи и руля. Стулья (каждый — по 3 руб.), составленные в пыльном углу, не имели одной, а то и двух ножек. Стоял в лавке еще фантастически скучный брезентовый «цветок-подсолнух» (7 руб.) и много других горбатых, искривленных, нелепых вещей, несомненно, побывавших в какой-то ужасной катастрофе. А на пыльном прилавке лежал чудовищной величины штопор, с лезвием, пораженным коррозией, и с деревянной наструганной рукоятью.
Не знаю, существуют ли бутыли с горлышками такого калибра, но штопор меня поразил. Я мгновенно влюбился в нужную мне вещь. Полкило железа. Килограммов пять дерева. И цена — 0.1 коп.
Я щедро бросил на прилавок копейку:
— На все!
Метиска туманно улыбнулась.
— Не могу.
— Почему?
— Штопор только один.
— Ну давайте один.
— Не могу.
— Почему?
— Стоит 0.1 коп. Нет сдачи.
— Не надо сдачи, — повел я рукой.
— Не могу.
— Почему?
— Приедет ревизионная комиссия. Как отчитаюсь?
Я бился с нею часа полтора. Алтайка за прилавком оказалась адептом правды, слепой ее приверженицей. Я предлагал купить сразу все — и телевизор, и холодильник, и велосипед, и даже брезентовый «цветок-подсолнух», но вместе с ними получить штопор, алтайка отвечала одно:
— Нет сдачи.
— Давайте мы помоем полы, вычистим пыль, отремонтируем велосипед, а вы по трудовому соглашению заплатите нам 0.1 коп.
— Не могу.
— Почему?
— Нет права заключать трудовое соглашение.
— Хорошо, — отчаялся я. — Давайте мы подожжем лавку и спасем вас. А вы в виде благодарности…
— Не могу.
В конце концов, мы договорились с ней ждать до конца сезона. Смотришь, там и цены подскочат. Как на дерево, так и на железо.
— Тебе, наверное, и в голову не приходило, как скоро это случится, — ухмыльнулся Аркадий Натанович.
«Рембо: первая кровь».
— «Они первые начали…»
— А журнал фантастики… — сказал Аркадий Натанович. — Есть какое-то шевеление… Невнятное… Существует какой-то шанс… Но кого в главные?.. Сережку Абрамова? Не знаю… Жукова? Я первый против… Дима Биленкин сам не пойдет, ему здоровье дороже… Парнов? Ну, не дай Бог… А Мишка Емцов с ума съехал на религиозной почве…
— Ну почему? Выпивал я с Емцовым.
— Правда? — Аркадий Натанович обрадовался.
Надымили смертельно.
— Коньяк за тобой. Принесешь в следующий раз. Мне, что ли, стоять в очереди?»
Заговорили о монахе Игнатии.
Не могли не заговорить, потому что Камчатка. Это ее вулканы дымят в повести «Извне». Среди них — вулкан Козыревского.
Иван Козыревский (в монашестве Игнатий), упомянутый, как это ни странно, шотландскими профсоюзными поэтами, оказался русским авантюристом. В 1711 году он действительно принимал самое активное участие в убийстве казачьего головы Владимира Атласова. А на северные Курилы (он оказался первым русским на островах) бежал от наказания, а вовсе не из исследовательского интереса. Скорее всего, и в монахи постригся, уходя от наказания.
В 1720 году монах Игнатий в Большерецке на постоялом дворе не ко времени повздорил с каким-то служилым человеком, укорившим его в том, что прежние приказчики на Камчатке пали от его рук. «Даже цареубийцы государствами правят, — ответил дерзкий монах, — а тут великое дело — прикащиков на Камчатке убивать!» Отправляя в Якуцк закованного в железа Игнатия, управитель камчатский писал: «…От него, от монаха Игнатия, на Камчатке в народе великое возмущение. Да и преж сего в убойстве прежних прикащиков Володимера Атласова, Петра Чирикова, Осипа Липкина (Миронова) он был первый».
Но Козыревский выпутался из беды.
Одно время даже замещал архимандрита Феофана в Якутском монастыре.
Только в 1724 году, когда начали ревизовать сибирские дела после казни известного сибирского воеводы Гагарина, воровавшего так сильно, что удивил царя, вновь всплыло дело об убийстве Владимира Атласова. Но Козыревский бежал из-под стражи. И незамедлительно подал в Якутскую приказную избу челобитную, из которой следовало, что-де знает короткий путь до Апонского государства. Даже явился к капитану Берингу, начинавшему свои экспедиции, но ему не понравился. Опасаясь ареста, отправился с казачьим головой Афанасием Шестаковым на северо-восток Азии — «для изыскания новых земель и призыву в подданство немирных иноземцев». На судне «Эверс» спустился вниз по Лене. В случае успеха сулил ему Шестаков новое надежное судно для проведывания Большой земли — Америки. Но потеряв во льдах «Эверс», в 1729 году Игнатий оказался в Якутске, оттуда отправился в Санкт-Петербург.
Судьба монаху благоприятствовала.
В «Санкт-Петербургских ведомостях» от 26 марта 1730 года были отмечены его заслуги в деле «… объясачивания камчадалов и открытия новых земель к югу от Камчатки». Но опять всплыло старое дело об убийстве приказчиков на Камчатке. Убиенный Владимир Атласов не желал оставить злодеяние безнаказанным. И за нечестивого монаха взялись всерьез. По приговору Сената он был «обнажен священства и монашества» и передан в распоряжение Юстиц-коллегии. Последняя в 1732 году определила расстригу казнить смертью.
— Все отребье мирз! — торжествующе сказал Стругацкий. — Кому, как не тебе, написать о брате Игнатии? Ты сколько сапог стоптал на этих островах? Ты даже похож на брата Игнатия — длинный, к авантюрам склонный. Сколько раз Гиша советовал тебе писать о том, что сам видел…
— Я и писал. А где теперь тираж «Великого Краббена»?
— …писать про бичей, про курильских богодулов, про девиц на сайре…
— Я и писал. А где теперь тираж книги «Звездопад»?
— …писать про острова, про путь в Апонию, — он меня не слышал. — Ты же ходил сам по Тихому. Ты до острова Мальтуса чуть не дошел. Читаешь морские карты, таскаешь сорокакилограммовые рюкзаки, умеешь разжечь костер под ливнем. И в рабочих у тебя ходили убивцы…
