посевы и не лишила жителей крова.

Человеку следовало бы хорошенько призадуматься над тем, что произошло на ручье Мелдрам в ту ужасную весну 1948 года.

Капризы любой крупной водной артерии почти целиком зависят от капризов меньших артерий, питающих ее. Ни одна колония бобров не может перегородить русло большой реки, но они могут и стремятся перегородить множество небольших речушек и ру чьев, впадающих в нее. Бобры на ручье Мелдрам не дали ни одной капле вешней воды уйти в реку, которая не могла ни ис пользовать, ни сохранить ее. Бобры собрали избытки воды у своих плотин, и теперь она не только не угрожала человеку, а, напротив, приносила ему пользу.

От духоты и зноя наши лица были покрыты потом, мы жадно ловили ртом воздух. Мы привязали лошадей перед подъемом на вершину горы и последние сто ярдов прошли пешком по почти голым камням. Я то и дело оглядывался на Лилиан, которая шла в нескольких шагах сзади, протягивал ей руку и спрашивал: «Помочь тебе?»

Лилиан шла с непокрытой головой, ее белая блузка была рас стегнута, по лбу стекала тоненькая струйка пота. Правая штанина ее брюк разорвалась, хотя в начале подъема брюки были целы. Лилиан покачала головой и сказала, запыхавшись: «Я великолепно справляюсь сама».

Визи ушел далеко вперед и прыгал вверх по скалам, как верхолаз. Иногда он тоже оборачивался, смотрел вниз и спраши вал: «Помощь требуется?»

Набрав в легкие воздуха, я отзывался: «Мы оба справляемся великолепно!»

Наконец мы выбрались на вершину и улеглись под жгучим июльским солнцем, отдыхая и наслаждаясь свежим воздухом. Мы были на высоте около четырех тысяч семисот футов над уровнем моря — почти на тысячу футов выше всех окрестных вершин. Далеко к северо-востоку, милях в десяти или больше, виднелось продолговатое зеркальце воды — озеро Мелдрам. Рядом были меньшие зеркальца, связанные в длинную изогнутую цепочку, — бобровые запруды, а еще дальше виднелась темная полоса, рассекавшая землю, — река Фрейзер.

Я затаил дыхание. До меня слабо доносился шум реки. Это было тихое, мирное бормотание воды, бегущей своей доро гой к океану. Всего месяц назад река поглощала бурные потоки вешних вод, несущие с собой ил и обломки. Теперь шум стих, половодье прошло, река остепенилась.

От русла реки мой взгляд снова вернулся к цепочке водных зеркал. Вероятно, если бы воды ручья Мелдрам во время поло водья добились своего, цепочка исчезла бы. Да, всего несколько лет назад вода неслась бы вниз по руслу ручья, и ничто не могло бы сдержать ее на пути к реке. Но весной 1948 года бобры уже стояли на вахте. Они были готовы вступить в борьбу, чтобы остановить наводнение, преградить ему путь.

Когда наступило время прощания, мы с Лилиан не были ни удивлены, ни огорчены. Мы этого ждали и готовились к этому с тех пор, как у Визи появилась привычка внезапно прекращать работу и смотреть куда- то вдаль, словно бы за горизонтом лежали земли, которые он должен был посетить и узнать.

Мы с Лилиан редко говорили об этом, но тем не менее в глубине души знали, что тайга не сможет удержать Визи навсегда, что наступит день, когда он покинет ее на год или на два, а может быть, и больше, чтобы посмотреть, что делается там, далеко за горами. Мы знали, что, когда это время придет, мы не скажем ни слова, чтобы попытаться изменить его решение.

Был конец октября 1951 года, когда Визи наконец принял решение. Вода в озерах и на запрудах покрывалась льдом, и я полагал, что, если пару ночей постоит хороший мороз, лед доста точно окрепнет и мы сможет пройти по нему пешком, чтобы поставить отметки у хаток ондатры. Мы сидели в гостиной у радиоприемника и слушали последние известия.

Известия кончились, и я шарил по эфиру в поисках приличной музыки, как вдруг Визи прервал меня:

— Не можешь ли ты ненадолго выключить радио?

Выключив радио, я резко вскинул голову. Знойный голос джазовой певицы из Сан-Франциско оборвался, как будто она упала замертво у микрофона. Я повернулся к Визи.

— В чем дело, сынок?

Тихим, но твердым голосом он спросил:

— Вы с мамой сумеете справиться здесь без меня какое-то время?

Лилиан, сидевшая в кресле, напряглась, хотя это было едва за метно. Она сложила руки на коленях и стала смотреть в окно. Если бы в комнате была пресловутая муха, мы бы слышали, как она пролетела.

Помолчав немного, я сказал небрежно:

— Ну разумеется, — и размеренно спросил: — Как долго?

— Ну, года три, наверное.

По голосу Визи я понял, что он уже все обдумал и спорить бесполезно.

Я молчал, предоставив ему возможность самому сказать нам, что он хочет делать и куда собирается уезжать.

— Мне бы хотелось на время уехать из тайги, если вы с мамой сумеете справиться без меня, — продолжал он и потом медленно сказал: — Я думаю пойти в армию.

Губы Лилиан сжались, ее глаза искали моего взгляда, но я отвел глаза. «Так, значит, в армию», — подумал я, невольно покачав головой. Я как-то не мог представить себе, чтобы после вольной жизни в тайге Визи мог служить в армии и выполнять чьи-либо приказы. Но ему было почти двадцать три, он мог в лесу попасть в глаз оленю на расстоянии ста ярдов, и, если ему хотелось служить в армии, это было его личное дело. Я взглянул на Лилиан. Она все еще смотрела на меня, не говоря ни слова. Если ею и владело беспокойство, внешне это не было заметно.

— Когда ты думаешь двинуться? — спросил я спокойно, как если бы мы просто обсуждали поездку в Риск-Крик за почтой.

— Ты серьезно думаешь, что вы с мамой сможете здесь справиться без меня? — спросил он снова.

— Конечно, сможем. — Я вопросительно посмотрел на Лилиан. — Не правда ли?

— Не вижу, почему бы нам не справиться, — Лилиан пыта лась говорить небрежно, но все же голос ее немного дрожал.

— Тогда я мог бы тронуться в путь, как только у вас будет время, чтобы отвести меня в Вильямс-Лейк, — сказал Визи ре шительно. — Мне, вероятно, придется поехать в Ванкувер, чтобы записаться в армию.

Итак, наша семья распадалась. Мы все знали, что когда-нибудь так должно было случиться. Мы втроем отправились на джипе в Вильямс-Лейк в последний день октября. Землю чуть припорошило снегом, ровно настолько, чтобы был виден след куницы или койота там, где он пересекал дорогу. Теперь между Ванкувером и населенными пунктами далеко к северу от него было автобусное сообщение, и мы приехали на автостанцию в Вильямс-Лейк. Мы болтали о разных мелочах, но вот шофер автобуса сел за руль, и наступила минута прощания. Мы попрощались с Визи, вышли из автобуса и провожали его глазами, пока он не исчез за поворотом дороги.

Я украдкой взглянул на Лилиан. Зубы стиснуты, в лице ни кровинки. Она порывисто взяла меня за руку, ее ладонь была го рячей и влажной. Я знал, что ей будет легче, если она даст волю слезам, вместо того чтобы так мучительно сдерживать их.

— Иногда не мешает как следует выплакаться, — тихо сказал я ей.

Она повернулась, пошла к джипу и бросилась на сиденье, уже не сдерживая слез.

Я сел за руль и включил мотор.

— Ну, вот и хорошо, только постарайся оставить немного слез на будущее. Наступит день, когда он вернется, и тогда на радостях тебе понадобятся одна-две слезинки, не так ли?

Она вытерла слезы платком, вздохнула и сказала: