Желание прекратить борьбу, разжечь костер, сесть возле него и отдохнуть, а может быть, и немного поспать было почти непреодолимым. Но нет, этого делать было нельзя. Я должен идти вперед. Пусть медленно. Я двигался скорее усилием воли, чем напряжением физических сил.

Метель прошла, и воздух стал неподвижным. Теперь мне приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть, через каждые сто ярдов. Я отдыхал, стоя на лыжах, так как боялся снять их и сесть. Если бы я сел, то уже не смог бы встать и идти дальше. Мне надо было двигаться.

Ночь давно наступила, когда я добрался до дома. Только инстинкт подсказывал мне дорогу. Инстинкт и какая-то упрямая настойчивость, не позволявшая мне сдаться тайге. Отметины, которые попадались мне то здесь, то там и могли бы мне указать направление, потеряли для меня всякое значение.

Внезапно в темноте показались очертания дома. Я остановил ся, протирая глаза, и долго смотрел на него. Только через некоторое время я понял, что это наш сарай. Я сбросил лыжи и прислонил их к бревнам. Теперь они уже не нужны. Я уже дома или во всяком случае буду там, если у меня хватит сил добраться по тропинке от сарая к дому.

Лилиан, вероятно, сидела у окна гостиной, глядя в темноту и ожидая меня. Лилиан всегда немного волновалась, если меня или Визи ночь заставала в лесу. Кругом было столько опасно стей…

Она услышала, как я шел по тропинке, и встретила меня у черного хода, когда я, наконец, подошел к дому.

Она сразу поняла, что случилось что-то серьезное.

— Эрик, ты заболел, что с тобой? Что случилось? — вскрик нула она взволнованно.

— Да, что-то неважно себя чувствую. — Я с трудом добрался до кухни, опустился на стул и пробормотал: — Не бес покойся, ничего страшного, к утру все будет в порядке.

Ужин был на столе, но есть мне совершенно не хотелось. Я выпил чашку чая, разделся. Смутно припоминаю, что Лилиан помогла мне лечь в постель и укрыла меня одеялами. Меня продолжало знобить, хотя Лилиан положила под одеяло две грелки. Мне пришлось пролежать в кровати три недели, прежде чем у меня хватило сил встать.

К утру я был в бреду и ничего не сознавал. Белье на мне было насквозь мокрым, так как ночью я сильно потел. В буфете у нас была небольшая аптечка, но мы редко заглядывали в нее. В ней хранилось несколько таблеток хинина, микстура от кашля, несколько бутылочек с растираниями — и только. С тех пор как мы поселились на ручье, мы никогда не позволяли себе всерьез задумываться о том, что кто-то из нас может заболеть. До тех пор Лилиан не приходилось сталкиваться с чем-либо, кроме насморка или небольшой головной боли. Теперь, когда на нас нагрянула действительно серьезная болезнь, единственным более или менее подходящим лекарством в аптечке был хинин.

Лилиан каким-то образом заставила меня проглотить несколь ко таблеток хинина. Однако, сидя возле меня ночь напролет и укрывая меня одеялами, когда я метался в постели и сбрасывал их, она чувствовала, что нужно нечто большее, чем хинин.

Рассвело. Лилиан бесцельно стояла в спальне у окна, глядя, как над вершинами деревьев поднимается холодное солнце, и думала: «Что же делать?» И тут она вспомнила, что сегодня среда.

Эта мысль несколько успокоила ее душу. В среду вечером вернется Визи, и она не будет одна. Если потребуется, Визи сможет на санях поехать в Риск-Крик. В поселке Вильямс-Лейк, в тридцати милях к востоку от нас, теперь был врач, и, если слу читься что-нибудь плохое, Визи сможет поехать в Риск-Крик, позвонить в Вильямс-Лейк и вызвать врача, а потом он смог бы на санях привезти его к озеру Мелдрам. В ту зиму выпало столько снега, что ни один джип не смог бы проехать по дороге.

Визи устраивался с промыслом так, что по средам и суб ботам он приезжал домой и ночевал дома. Поэтому сегодня он должен был вернуться, а завтра, если потребуется, он мог бы поехать в Риск-Крик за помощью.

Мысль о том, что Визи к вечеру вернется, поддерживала Лилиан весь этот томительный день. В четыре часа дня она пошла на конюшню, чтобы накормить и напоить лошадей. Когда она стала накладывать сено лошади, из леса вышли лосиха с лосен ком, и через несколько секунд около сарая их уже было с полдюжины. Она дала и им сена, разбросав его по снегу, и, когда все принялись за еду, быстро убежала домой. Лилиан никогда не могла забыть тот момент, когда Старый Бандит упал замертво у ее ног. Этот случай навсегда оставил след в ее душе, и она не могла относиться спокойно к лосям, будь то корова или бык. Однако лоси не обращали на нее никакого внимания, когда она бежала домой: они были слишком заняты, отталкивая друг друга от сена.

В пять часов уже были зажжены керосиновые лампы, ящик для дров наполнен и свежая вода принесена из проруби на озере. Весь день я был без сознания. Я то лежал совершенно без движения, то метался в постели, когда меня прошибал пот.

Было уж шесть часов, а Визи еще не вернулся. К тому времени уже совсем стемнело. Теперь у Лилиан появилась новая забота: почему Визи не вернулся? Через каждые несколько минут она выходила из дома и прислушивалась. У Визи в избушке была верховая лошадь, и он должен был вернуться на ней. Почему же она не слышала скрипа смерзшегося снега под копытами? Кроме того, у Визи была обычно привычка свистеть, подъезжая к дому. Почему же она не слышала его свиста? А ей так хотелось его услышать! Что случилось, что помешало Визи приехать домой? Могло произойти множество разных вещей, но она отбрасывала эти мысли. Визи скоро вернется, он должен вернуться! С ним ничего не должно случиться.

В ночном небе послышался гул самолета, а скоро она увидела и огни. Самолет, принадлежащий, возможно, Канадской Тихоокеанской авиакомпании и перевозивший пассажиров из Принс- Джорджа в Ванкувер, пролетел прямо над нашим домом. Лилиан уже привыкла к тому, что над домом пролетают самолеты. Они обычно летели вдоль реки Фрейзер на север или на юг. Давно, когда самолеты впервые начали летать по этому маршруту, Лилиан приглаживала волосы, вытирала руки о фартук и выходила за дверь посмотреть на них, как будто бы летчик или пассажиры могли увидеть ее внизу и рассмотреть, как она причесана и чистые ли у нее руки. Привыкнув к самолетам, она перестала обращать на них внимание и продолжала заниматься своими домашними делами.

Но теперь, заслышав шум самолета, она выбежала в темноту и остановилась, глядя на мигающие огни.

— Ведь там тоже люди, — думала она. — Если бы я могла им дать сигнал или если бы они знали, что Визи нет дома… — Затем, осознав абсурдность своих мыслей, она топнула ногой и стиснула зубы, стараясь сдержать набежавшие слезы.

Огни самолета исчезли, и шум его мотора затих вдали. Лилиан снова была одна на снегу. Не обращая внимания на мороз, щипавший лицо и уши, она звала «Визи, приходи! Почему ты не идешь?»

Семь, восемь, девять — время тянулось мучительно долго. Лилиан пробовала читать, но вскоре отложила книгу. Она вдерну ла нитку в иголку и попыталась заняться шитьем, но и это занятие показалось ей бессмысленным. В тот вечер все потеряло для нее смысл.

Десятки раз она подбегала к двери и выходила на улицу в темную ночь, когда ей слышались шаги лошади, приближающейся к дому. Но это были шаги лося. Съев свое сено, лоси теперь обгладывали ивы неподалеку от дома.

Вскоре после десяти она снова услышала скрип снега под копытами, на этот раз она была абсолютно уверена, что это не лось. Лоси так не шумят, даже если бегут. Она отошла немного от двери, вглядываясь в темноту, и позвала: «Визи! Это ты, наконец?»

Из темноты показалась лошадь — крупная чалая лошадь. Ли лиан сразу же узнала лошадь Визи. На минуту сердце Лилиан переполнилось облегчением и радостью. Затем ноги ее подкоси лись, и с губ сорвался крик. Лошадь была без седла и без уздечки, на ней был только недоуздок.

«Если в лесу что-нибудь случится, когда ты верхом, сними с лошади седло и уздечку и отпусти ее. Она вернется домой, и мы будем знать, что с тобой что-то случилось».

Лилиан слышала эти слова много раз. Я говорил об этом Визи, когда, по правде говоря, он был еще слишком мал, чтобы в одиночку ездить верхом в лес. А когда он подрос и стал самостоятельно ставить большое количество капканов, эти слова превратились в приказ: «Отпусти лошадь, и она придет домой». И вот теперь Визи именно так и поступил. Лошадь вернулась домой, давая знать: что-то случилось.

Лилиан стояла в снегу возле лошади, мысли ее смешались. Вокруг была тишина. Лоси ушли из ивняка и теперь, вероятно, легли спать где-нибудь в чаще, невидимые и неслышимые. Воздух звенел от мороза. Вдруг ночь прорезал печальный виб рирующий плач койота, доносившийся откуда-то издалека. Звук замер,