полную негодность и бесславно погибнет, прежде чем ему удастся пройти приличное расстояние по нашим дорогам. А в случае удачи мы можем даже застрять на нем в болоте, и тогда оно скоро исчезнет из глаз, и мы его никогда больше не увидим и не услышим. Это последняя перспектива особенно воодушевляла меня.

Осенью 1947 года — года механизации, как я его называю, — когда мы, наконец, купили джип, мне было сорок семь лет. Из них двадцать семь я провел в тайге. И ни разу за все эти годы я не держал в руках руля или ручки скоростей автомобиля. Я не доверял никаким видам транспорта, которые не приводились в движение каким-либо существом с сердцем, легкими и крепкими ногами. Когда повозку или сани тянула упряжка лошадей, это было нечто прочное, на что человек может вполне положиться. Лошади всегда довозили тебя до цели. По болотам, по глубоким снегам, по бездорожью. Тебе никогда не приходилось идти пешком. И если какая-нибудь беда случалась с колесом или полозом, ее обычно было легко исправить с помощью пассатижей и куска проволоки. А теперь мне вдруг пришлось целиком и пол ностью довериться средству передвижения, у которого не было ни сердца, ни легких, ничего похожего на ноги и у которого было столько внутренностей, что от одного взгляда на них у меня начинала болеть голова.

Наш приятель из Вильямс-Лейк пригнал пришельца в Риск- Крик. Мы втроем в повозке отправились его встречать. Визи всю дорогу напевал какую-то веселую мелодию, а Лилиан выражала нетерпение — казалось, если мы не доберемся вовремя до Риск- Крика, эта штуковина убежит от нас, прежде чем мы туда приедем. Я же был подавлен и, понуря голову, думал: «Мне не следовало поддаваться этой глупости». Наконец мы приехали в Риск-Крик, и там стоял автомобиль как ни в чем не бывало. Стоять-то он стоял, но каким образом мы переправим эту штуковину домой?

— Да поедем на ней и все, — сказал Визи.

— Кто?

— Ну ты, если хочешь, а если не хочешь, так я, — сказал Визи, пожав плечами.

— Ты даже не знаешь, чем отличается ручка скоростей от кнопки сигнала, — грубо сообщил я ему.

— Ну ведь я же могу научиться.

— О'кей, валяй учись!

Наш знакомый уделил нам полчаса времени, чтобы показать Визи, как нажимать на газ и сцепление, как переключать скорости и читать показания приборов. Через час после того, как Визи впервые взялся за руль, он уже ездил на автомобиле взад и вперед по дороге. Мне потребовалось почти год, чтобы научиться как следует править упряжкой лошадей. А Визи за полтора часа научился управлять этим джипом.

Несмотря на то что я настаивал, чтобы Лилиан возвращалась домой в повозке, она забралась на сиденье рядом с Визи, и они отправились к северу, в направлении озера Мелдрам. Я стоял у повозки, глядя на клубы пыли, которые оставлял за собой джип. Когда я уже больше не слышал звука мотора, я повернулся к приятелю и сказал:

— Готов спорить, что он не доберется до дому.

— А я спорю, что доберется.

Этот спор я проиграл. Через два с половиной часа после того, как они выехали из Риск-Крика, Лилиан и Визи были уже дома. Я ехал следом в повозке, все время глядя вперед в ожидании, что вот-вот увижу их, сидящих у обочины рядом со сломавшимся джипом. Когда же этого не случилось, я был немного разочарован.

Прошло не меньше недели, прежде чем я рискнул взяться за руль автомобиля. В конце концов Визи уговорил меня сесть на сиденье рядом с ним.

— Все равно тебе когда-нибудь придется научиться водить машину, — уверял он меня, — так чего тянуть?

И наконец я решился. Я говорил «но!», переключая скорость из нейтрального положения в первую и выжимая газ, и кричал «тпру!», когда мне нужно было остановиться. Прежде всего я загнал эту штуковину в ирригационную канаву, и мне пришлось звать Визи, чтобы вытащить ее оттуда. Когда я в первый раз поехал в Риск-Крик, я ободрал кору со стольких сосен, что казалось, будто кто-то наставил свежих меток. Но все же я научился.

Наша повозка так и не была покрашена. Ее даже ни разу не закладывали, с тех пор как на наши земли пришла механизация. Она стоит заброшенная под сосной, стоически выдерживая непогоду, дышло постепенно гниет, а шины давно свалились с ободов. Иногда, после заката, когда все звуки тайги стихают, мы с Лилиан подходим к повозке и присаживаемся на ступеньку, подперев головы руками и глядя задумчиво на лес. Но вместо деревьев мы видим нашу повозку у фактории, нагруженную покупками. А когда до нас доносится ветерок, нам кажется, что повозка трясется по острым камням, и вдруг я спрашиваю Ли лиан, почувствовав, что она думает о том же: «Помнишь?» Она кивает головой: «Как будто вчера». Я повторяю: «Как будто вчера». Но какой длинный путь мы прошли с тех пор!

Это навалилось на меня внезапно, как гром среди ясного неба, или олень, появившийся из молодой поросли. Это было начало хождения по мукам для Лилиан, которое потребовало от нее всех сил, ума и веры, испытание, которому редко подвергалась какая-либо из женщин во все времена. Лилиан боролась один на один с тайгой, и шансы на победу были не на ее стороне.

Это был вторник в середине декабря, и я думал, что вот через две недели кончится еще один год и мы вступим в 1948. Я был в четырех милях от дома и на снегоступах обходил капканы, которые за ночь покрыл слой снега толщиной около восьми дюймов. Снег был мокрым, налипал на лыжи и каждый шаг причинял мучения. Но я уже привык к этому. Испокон веку ходить на снегоступах было трудным делом, особенно по свеже выпавшему снегу, который так насыщен водой, что, если бы воздух был чуть теплее, он превратился бы в дождь.

Когда это со мной случилось, было около полудня. Всего полчаса назад я чувствовал себя великолепно, и с интересом осматривал капканы и попавшую в них добычу. Вдруг я по чувствовал страшную усталость, ноги заломило, и я покрылся холодным потом. Я разжег костер, отбросил в сторону лыж снег и быстро приготовил себе постель из сучьев. Несмотря на жар от костра, я весь дрожал, лежа на сучьях.

Я достал завтрак, безразлично посмотрел на бутерброды и отодвинул их в сторону. Есть не хотелось. Костер весело горел, но, казалось, совсем не давал тепла. Я подвинулся как можно ближе к пламени, почти касаясь его одеждой, но никак не мог согреться. И чем дольше я лежал, тем слабее становился.

Снова пошел снег. С северо-запада слышался шум ветра в вершинах деревьев. Оттуда надвигалась метель. Если бы она продолжалась час или даже меньше, она, вероятно, оставила бы после себя еще дюйма четыре свежего снега.

Мне хотелось сделать навес из веток и переждать метель у костра. Благоразумие, однако, подсказывало, что не следует делать глупости и надо немедленно вставать и идти домой, пока держат ноги и не путаются мысли.

«Все будет хорошо, стоит лишь добраться до дома, — старался я успокоить себя. — Сейчас мне немножко нехорошо, но вот доберусь домой, лягу в постель и к утру буду уже здоров».

Я понял, что заболел, и сразу подумал о Визи. Он охотился в избушке, в низовьях ручья. Он был там один и охотился в восточной и северной частях наших угодий, а я оставался дома с Лилиан и охотился к югу и к западу от озера Мелдрам. Это было очень удобно, так как мы могли достаточно хорошо справиться с промыслом по всей нашей территории в то время, когда мех был самым лучшим. В последние два-три года Визи часто жил один в избушке, охотясь, и мы никогда не волновались о нем. Он был сильным, здоровым, и ни один индеец в Чилкотине не знал лучше него, как вести себя в лесу. Мы были уверены в том, что лес никогда не причинит ему вреда. Но теперь, когда ноги отказывались служить мне, я подумал: «Надеюсь, что у мальчика все в порядке».

Метель налетела через несколько минут, после того как я покинул костер. Скоро следы, оставленные мной утром, скрылись под снегом, и я мог найти их только на ощупь. Самих следов не было видно.

Прежде я никогда не попадал в подобные ситуации. С каждой минутой я становился все слабее.