остатки. Когда Волк охотился на нашей территории, остатков было достаточно.

Я осматривал капканы на берегу озера Мелдрам. Лед на озере был восемь дюймов толщиной, прозрачный как стекло.

Я ехал верхом и, глядя вниз, видел под копытами лошади стайки толстой рыбы-скво так же ясно, как если бы льда не было совсем. Поскольку подковы у моей лошади были новые, я не боялся, что она поскользнется и сбросит меня на лед.

В озеро вдавалась узкая полоска земли, покрытая несколь кими дюймами снега. Я выехал на полуостров, и, как только моя лошадь ступила на снег, я понял, что где-то поблизости было совершено убийство. Об этом говорили следы койотов на снегу. На противоположном краю полуострова, у самого льда, я увидел след, по сравнению с которым следы войны казались такими же маленькими, как следы домашней кошки рядом со следом пумы. Как только я увидел эти следы, я понял, кто их оставил. «Он опять принялся за свое», — мрачно сказал я лошади. Но где?

Я получил ответ на свой вопрос, как только вновь выехал на лед.

Пару дней назад я видел двух оленей, самку и теленка, грев шихся на солнышке на гряде над озером. Теперь от них осталось лишь красное пятно на льду да пара клочков шерсти. По привычке я бросил на замерзшую кровь семь или восемь кусочков мяса, отравленных стрихнином, и палкой сгреб на них оленью шерсть, чтобы сороки или сойки не нашли их и не унесли на верхушку какого-нибудь дерева. С тех пор как Волк стал совершать набеги на нашу территорию, я всегда имел при себе несколько отравленных приманок в надежде, что когда-нибудь он по ошибке проглотит одну или две.

Затем я выехал на берег и стал осматривать лес. Я нашел пихту, под которой спали олени. По их следам я прочел, что они в испуге побежали к озеру, Волк — следом за ними. Когда оле ни выбежали на лед, они не могли удержаться на ногах и были обречены.

Два дня спустя я снова осматривал капканы на озере Мел драм, но у меня было мало надежды, что Волк вернется к месту убийства и проглотит одну из приманок. Подъехав туда, я увидел застывшие трупы двух койотов в сорока ярдах до того места, где были убиты олени. Немного поодаль, там, где лес подступал ко льду, лежал третий койот, также погибший от отравы. Но Волк не возвращался. Он, вероятно, был уже в нескольких десятках миль отсюда, для него ничего не стоило пробежать такое расстояние по мелкому снегу. Он постоянно перемещался с места на место, никогда не останавливаясь, будто тяжесть совершенных им преступлений не давала ему покоя.

Со временем я потерял счет койотам, погибшим в капканах, западнях или от отравы, предназначенной исключительно для Волка. Но ни на минуту я не отступал от клятвы покарать его во имя справедливости.

Четвертая зима моей охоты за Волком была «чертовской», по местному выражению. Я пережил с полдюжины таких зим, и каждая оставляла на мне свою отметину. Как обычно, Волк промышлял на нашей территории всю осень. В тот день, когда он выгнал двухлетнюю лосиху из бурелома и про тащил ее к краю пруда, где жили бобры, я отставал от него всего на сотню ярдов. Я прибыл на место как раз в тот момент, когда ее внутренности начали вываливаться через рану в брюхе, нанесенную Волком. Но конечно, он услышал меня, и когда я приблизился, он уже был, наверное, в миле от этого места.

Между рождеством и Новым годом на нас с севера пополз ли грязные тучи. Около полуночи я проснулся от дикого завывания ветра. Я встал и сразу понял, что пришла «чертовская» зима. Я чувствовал, как колючий ветер пробирался в дом между бревнами. Я разжег печку дровами и снова забрался в постель, думая о поставленных мною капканах и о том, когда снова смогу осмотреть их.

Утром, когда я пошел в сарай, северный ветер почти разру бил меня надвое. Ветер нес с собой сплошную пелену колючего снега. Когда снег падает мокрыми пушистыми хлопьями, это означает, что метель скоро кончится, но когда зловещий арктический ветер хлещет снежной крупой, я всегда озабочен. Никогда не знаешь, скоро ли кончится метель и какой глубины будет снег, когда она кончится.

Три дня буран бушевал не умолкая. Иногда к сумеркам он как будто стихал, но после ужина мы снова слышали, как снег бьется в кухонное окно.

Цветник, который разбила Лилиан, был окружен сеткой вы сотой в полтора метра, и я сидел у окна, задумчиво глядя, как снег медленно подбирается к ее верхнему краю. Когда над снегом осталась лишь узкая полоска сетки, я решил, что мне лучше выйти из дома, оседлать лошадь и поехать снять часть капканов, которые я поставил у стока бобровой плотины в западной части нашей территории.

Несмотря на то что на мне был тулуп, меховая ушанка и рукавицы из лосевой шкуры, а под ними шерстяные варежки, я почти превратился в ледышку, пока объезжал плотину за плотиной. Когда я выехал из дома, было всего 30° мороза, но, пока ехал, ветер и снег проморозили меня насквозь. Я боролся с бурей восемь часов, осмотрел капканы и в награду получил пару норок и выдру. За все это время я ни разу не видел ни еди ного следа и ни единой птицы. Казалось, что мой путь лежал по царству смерти.

Когда снегопад кончился, над снегом виднелось лишь несколько дюймов сетки. Тучи рассеялись, и к ночи распухшая горькая луна пролила свой ледяной свет на лес. Воздух стал неподвижным, ни одна ветка не колыхнулась под тяжестью снега. Тайгу безжалостно сковал молчаливый пронзительный холод. Кадки с водой в кухне за ночь замерзли, банки сгущен ного молока и варенья тоже замерзли. Как только я выходил на улицу, мороз пробирался в легкие и вызывал кашель до рвоты. Когда я утром ходил в сарай, лошади были покрыты инеем, а по ночам мы постоянно слышали монотонный скрип снега под копытами лосей, которые двигались взад и вперед, пытаясь согреться непрерывным движением. Наш термометр перестает работать при температуре ниже —45°. Шесть дней подряд по утрам ртуть уныло лежала в шарике, не в силах спуститься ниже.

Какой был мороз, 50 или 55°? На этот вопрос я никогда не смогу ответить, но иногда я был готов поклясться, что были все 60°.

Январь почти прошел, когда, наконец, подул чинук. Этот теплый ветер с Тихого океана прогнал массы полярного возду ха, так долго мучившие тайгу. В течение тридцати часов дул с океана теплый ветер, и под его дыханием снег становился влажным, но глубина его не уменьшалась. Затем так же внезапно ветер стих, на небе появились звезды, и снег стал замерзать.

— К утру снег выдержит койота весом десять килограм мов, — заметил я с беспокойством, — а через день он выдержит взрослого волка.

Я мог бы добавить, что под копытами лося или оленя снег провалится, но это было излишне: Лилиан знала сама.

В тот вечер, выйдя к проруби за водой, я внезапно замер, прислушиваясь. То, что я услышал, слабо доносилось с востока. Это был мрачный и жуткий плач. Он не был похож на заклина ния или причитания, это была отчаянная, леденящая душу песнь. волка, сидящего на снегу и воющего на луну. Я покачал головой: смерть снова начала гулять по земле.

Не наш ли это Волк? Этого я не знал, но имел твердое наме рение выяснить это возможно скорее. Вой раздавался ниже по ручью, вблизи нашей охотничьей избушки. Когда я наполнил ведра водой, я уже знал, что нам надо делать, и, вернувшись в дом, поделился своими планами с Лилиан и Визи.

— Где-то у избушки на ручье бродит Волк, — сказал я. — Думаю, что нам надо собраться и перебраться туда на несколь ко дней, чтобы посмотреть, в чем дело. — Увидев, что Лилиан удивленно подняла брови, я пояснил: — К утру на снегу прольет ся кровь. Оленя или лося — не знаю, но прольется. Впрочем, — я пожал плечами, — нет большой разницы, где мы будем: там или здесь.

— Когда мы тронемся? — спросила Лилиан нахмурившись.

— Послезавтра. Утром я проложу дорогу.

Я знал, что, если я сначала не проложу дорогу незапряжен ными лошадьми, добраться до избушки с гружеными санями будет невозможно.

— У меня будет мало времени на сборы, — пожаловалась она.

— Согласен, но, если мы не переберемся туда тотчас же, этот мерзавец может покинуть наши края. Время, вода и волки никогда не ждут человека.

— Мне надо напечь хлеба, пирогов и приготовить еще мно го другой еды, — ворчала Лилиан, — ну их к черту, этих волков. Почему они не ведут себя как следует?

— Они ведут себя именно так, как следует, — вмешался Визи. — Они делают то, что заложено в них природой.

Визи был реалистом. В четырнадцать лет он мог добывать зверя капканом так же умело, как мужчины,