— В канаве совсем не осталось воды!

— Куда же она подевалась? Всего двадцать минут назад канава была полна.

— Вероятно, бобры ее перекрыли. — И Лилиан рассмея лась.

— Хорошенькое дело, — проворчал я. — Черт побери, нель зя же так в самом деле. Нам нужна вода для орошения, иначе у нас не будет ни огорода, ни сена.

Однако бобры перекрывали воду, убегавшую в канаву, с та ким же упорством, с каким мы старались полить огород или луг.

Бобрам нет дела до орошения. Их теория в отношении сохра нения воды основана на принципе, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в каком-то месте плотины вода уходила струей.

Если вода переливается через плотину по всей ее длине, бобры не беспокоятся. Но если в каком- нибудь месте вода потечет через плотину или в обход нее струей, течь надо немедленно остановить.

Как только два бобра, жившие у плотины, увидели весной, что вода уходит, да еще в одном месте, они сразу же исправили это, аккуратно и быстро перекрыв канаву.

В конце концов мы нашли решение, которое удовлетворяло обе стороны. Воспользовавшись тем, что бобры в основном ноч ные животные и работают на плотине по ночам или на рассвете, а днем спят, мы смогли отводить воду в канаву и орошать наши поля с утра до захода солнца. Но как только солнце садилось, бобры выходили из хатки и крепко-накрепко закупоривали канаву. Если же мы пускали воду слишком рано утром, когда они еще не спали, они сразу же перекрывали ее.

Поскольку ирригационную канаву на ночь перекрывали, через дамбу перетекало больше воды, чем обычно, и вскоре стало ясно, что бобры с этим не примирятся. Ни один здоро вый бобер не в состоянии долго терпеть положение, которое может быть легко исправлено. В данном случае наша пара бобров, вероятно, проработала всю ночь без перерыва и подняла высоту дамбы по всей ее длине. А это было очень опасно.

Ирригационная дамба отличалась от всех остальных, кото рые мы починили, тем, что в русле ручья для ее укрепления мы не использовали ветки. В этом месте на протяжении трид цати футов дамба состояла только из земли, и ее высота была дюймов на двенадцать выше, чем в остальных местах. Мы решили обойтись без веток в этом месте, так как полагали, что, если этот участок будет выше остальной дамбы, вода через него не перельется и не сможет прорыть нового русла. В осталь ных местах дамба была основательно укреплена ветками, и там вода могла перетекать через верх, не причиняя никакого вреда.

Но поскольку бобры нарастили плотину по всей ее длине, вода поднялась выше и по земляной дамбе и, наконец, над уров нем воды виднелся лишь ее край высотой около трех дюймов.

Катастрофа не заставила себя ждать. В начале сентября прошел трехчасовой ливень, и на ручье началось наводнение. В ирригационную канаву поступало больше воды, чем могло из нее вытечь. И поэтому вода искала слабое место в дамбе, чтобы прорыть новое русло. Таким местом оказалась земляная за сыпка.

За ночь вода у плотины поднялась и стала переливаться через верх, унося с собой частички земли. Через несколько минут она прорыла себе русло, и в него устремились потоки воды, переполнявшей ручей. Промоина становилась все шире и глубже, и вода текла через нее с такой силой, что, когда я одел болотные сапоги и вошел в поток, чтобы посмотреть, можно ли сохранить остатки плотины, я едва смог устоять на ногах.

С помощью Лилиан и Визи мы вкатили на плотину большие камни и спустили их в промоину в надежде, что они послужат препятствием и удержат землю. Но бешеные потоки воды смыли камни с плотины, как бумажки. Мы стояли, не зная, что делать, и наблюдали, как плотина разрушается на наших глазах. Мы уже смирились с тем, что вся засыпка смоется водой и пруд высохнет, но мы не учли бобров.

От хатки донесся резкий всплеск и напомнил нам об их при сутствии. На воде появилась рябь, мы увидели темное пятно, направляющееся прямо к плотине. Бобер подплыл к земляной засыпке на расстояние нескольких футов, развернулся и поплыл параллельно плотине, а затем, снова быстро повернувшись, поч ти вошел в поток, бегущий через промоину.

Появление бобра натолкнуло меня на блестящую мысль.

— Беги в дом и принеси топор, — сказал я Визи. Когда он вернулся с топором, я пояснил: — Надо срубить несколько елок и обрубить с них сучья, а потом мы сбросим эти сучья в воду неподалеку от промоины и, может быть…

— Ты с ума сошел! — прервала меня Лилиан, прочтя мои мысли. — Ни одна пара бобров не сможет перекрыть такой бешеный поток.

— Но ведь они могут попытаться, не правда ли? — возразил я. — Во всяком случае совершенно ясно, что нам не чего и пытаться что-либо сделать, пока запруда не пересохнет.

Я настоял на своем, мы уложили охапки сучьев вдоль дамбы и набросали кучу сучьев на расстоянии ярдов двадцати от про моины. Потом мы вернулись в дом и стали ждать.

Всю ночь вода текла через промоину. Теперь она была больше четырех футов глубиной и пятнадцати шириной. Только бульдозер с мощным ножом мог прекратить утечку воды — так думали мы.

Рано утром на следующий день я вышел на порог и прислу шался. Ночью грохот воды, несущейся через промоину, был настолько громким, что нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, но теперь все было тихо и спокойно, и даже привычное журчание ручья ниже плотины стало глуше. Я осторожно прошел по канаве до ее начала, вышел на дамбу и посмотрел туда, где мы сбросили еловые ветки. Ни одной не было видно. А там, где вчера была промоина, я увидел темную, утрам бованную поверхность блестящего ила. Под илом лежали ветки, придавленные камнями размером от мелкой гальки до футболь ного мяча. Так всего лишь двое бобров за одну ночь перекрыли поток воды, который человек мог бы перекрыть только с по мощью тяжелой землеройной машины.

Бобры выходили на вечернюю вахту через полчаса после заката и в своей точности не уступали солнцу. Но выходили они всегда поодиночке. Иногда бобер, иногда его подруга (теперь мы могли отличить самца от самки), но мы никогда не видели их вместе. Из убежища в канаве, когда ветер дул в нашу сторо ну, мы видели, как бобры выплывали из хатки через подводный выход и всплывали на поверхность. Один из них следил, как второй медленно плыл по направлению к дамбе, слегка приподняв голову над водой. Однако «вахтенный» никогда не подплы вал прямо к плотине, во всяком случае, если мы наблюдали, а медленно плыл вдоль плотины до ее конца на расстоянии деся ти футов. Затем этот единственный член ремонтной бригады поворачивался и также медленно плыл в обратную сторону до другого конца плотины. Выполнив этот ритуал (если плотина была в порядке), бобер уходил, и через несколько минут мы слы шали, как он принимался обгрызать кору с осиновой ветки в затопленном ивняке у берега пруда.

Бобер обнаруживает большую утечку воды через плотину с помощью чувствительных волосков своей шкурки. Ему не нужно ковылять по плотине и полагаться на глаза или уши, чтобы выявить где-нибудь слабое место. Малейшая струйка воды, уходящая через плотину, улавливается кончиками его шерсти, когда он совершает обход, и, если бобер почувствует утечку, он тут же ее заделывает.

Столовая бобров находилась в ивняке на глубине полуметра и на расстоянии двух метров от края пруда. На берегу я построил укрытие из охапок ивовых прутьев, прислоненных к осине, повисшей на деревьях, когда бобры ее подгрызли. Затем я вбил в землю два столба и прикрутил к ним перекладину — получилась скамейка.

Если ветер дул в нашу сторону, мы в сумерках садились на скамейку и сидели, подавляя желание курить, и терпеливо жда ли. Конечно, ни один бобер не подойдет к столовой, если в воздухе висит дым сигареты, или если ветер доносит до него запах человека. Иногда они приходили засветло, но, как правило, уже совсем темнело, когда мелкие волны, появлявшиеся на гладкой поверхности воды, предупреждали нас о том, что надо сидеть очень тихо, затаив дыхание.

На берег набегали волны, через некоторое время беззвучно подплывал бобер и, сгорбившись, вылезал на кормушку. В пер вую очередь он избавлял свою шкурку от воды; этот обряд сопровождался интенсивным отряхиванием. Затем он тщатель но расчесывал мех, пользуясь длинными когтями перепончатых задних лап, как гребешком.

Теперь он был готов подкрепиться тем, что было припасено, а еда в столовой была всегда. Остатки осиновых или ивовых прутьев, очищенных от коры, постоянно плавали в воде вокруг кормушки, и среди них всегда находилась какая-нибудь палоч ка, иногда ивовая, а чаще осиновая, на которой оставалось