При свете убывающей луны наступила нерадостная рождест венская ночь. Небо на время прояснилось, и за окном прекратился шум снегопада. С Юкона дул ветер, острый, как осколки разбитого стекла. Ели у ручья трещали, когда в них вгрызался мороз, а наверху, на холме, тявкала и жалобно скулила от голода маленькая рыжая лиса.

Молодые лоси вылезали на рассвете из снега с окоченевшими от холода ногами. Синицы-гаечки, устроившиеся на ночлег на ветвях елей, замерзали и гибли. Их крохотные, покрытые перыш ками тельца, окаменев от мороза, сваливались с деревьев. Было рождество, а ртутный столбик на термометре показывал ровно 48° ниже нуля.

Только лось или бродячий волк отваживались пробираться через массы снега, завалившие лес. Будь то меньше или больше, чем —45°, при любой температуре лоси вынуждены для поддер жания жизни ежедневно искать себе корм.

Впервые, с тех пор как мы вверили свою судьбу этому дикому краю, нам пришлось отказаться от предрождественской поездки на торговый пункт в Риск-Крик. Я надеялся, что за несколько дней до рождества мне как-нибудь удастся пробиться сквозь снег на санях, запряженных лошадьми, и привезти с торгового пункта необходимые покупки и почту. Но при температуре —45° любая поездка невозможна ни для человека, ни для лошади.

Было ясно, что в эту рождественскую ночь Санта-Клаус не сможет пролезть в наш шестидюймовый дымоход, и нужно было как-нибудь преподнести Визи эту печальную новость. Но как? И тут меня осенило вдохновение. В сочельник после захода солн ца мы с Визи вышли из хижины и стояли, глядя на небо. Мороз был так жесток, что даже дыхание вызывало кашель. Капельки влаги скатились у Визи из глаз и тут же замерзли на щеках. Я покачал головой и пробормотал:

— Не представляю себе, как может кто-нибудь отправиться в путешествие в такую ночь. Даже Санта-Клаус.

Визи задумался на одну-две секунды и сказал:

— Он замерзнет? Правда?

Я утвердительно кивнул головой.

— Не только он сам, но и его олени.

— И тогда больше не будет рождества, да? — спросил Визи.

— Ну, рождество-то будет, — предусмотрительно ответил я, — но не будет Санта-Клауса.

— Я надеюсь, что он останется дома. — Так реагировал Визи на печальную новость.

Между рождеством и Новым годом выпало еще пятнадцать дюймов снега. На полках в нашей кладовой было пусто, хоть ша ром покати, но мяса и овощей у нас хватало. Если ваше ежедневное меню состоит только из лосиного или оленьего мяса и лишь изредка разнообразится гусятиной, это может надоесть. Но все же изобилие мяса не давало нам отощать.

Уже два месяца мы не видели других людей, не получали и не отправляли почту. Мы превратились в робинзонов на нашем «необитаемом острове» среди снежного моря. Это было скучно, но не так уж серьезно. Однако нас мучила одна неотвязная мысль: «Что, если кто-нибудь из нас тяжело заболеет?» Правда, мы вели такой здоровый образ жизни, что редко болели даже насморком. Но я знал о случаях, когда звероловы, отрезанные от возможностей медицинской помощи во время зимней непогоды, заболевали и умирали в своих хижинах. Их замерзшие тела оставались лежать там до весны или лета, пока кто-нибудь их не обнаруживал.

Чем больше мы с Лилиан думали об этом, тем более настоя тельной казалась необходимость как- нибудь добраться до Риск-Крика на санях, запряженных лошадьми. Но это было легче задумать, чем осуществить, так как, если не считать лосиных тропинок, по которым, конечно, не могли пройти лошади, все пути замело снегом еще в первые дни снегопада.

Наконец Лилиан поставила точку над «i».

— Нам совершенно необходимо пробиться к Риск-Крику, — выпалила она однажды за завтраком.

— Я сам думаю об этом, — подтвердил я. — Если я отправ люсь туда на снегоступах, это, наверное, займет у меня целых четверо суток…

— Лыжи! — воскликнула она. — Какой толк будет мне от лыжной тропы, если ты сломаешь ноги или Визи заболеет воспа лением легких или еще чем-нибудь! Эрик, здесь нужны упряжка и сани. — И не дождавшись от меня ответа, она продолжала. — Мы может взять с собой палатку и все необходимое для бивуака и наложить в сани сена для лошадей.

— Мы? — Я отрицательно покачал головой и сказал: — На лыжах или в санях, но я предпочел бы поехать туда один.

— Мы с Визи тоже поедем. — В голосе Лилиан появились металлические нотки. — Ты воображаешь, что я смогу сидеть здесь, не зная, добрался ли ты до Риск-Крика или нет? Мы с Визи обязательно поедем с тобой. Нам уже приходилось ноче вать под деревьями и, наверное, еще не раз придется.

— На снегу в пять футов глубиной и при температуре минус сорок градусов?

— Да, на снегу в пять футов глубиной и при температуре минус сорок градусов, если таково положение дел.

Не моргнув глазом, она смотрела на меня в упор, и лицо ее дышало непреклонной решимостью.

Передо мной открылась новая черта в характере Лилиан. Раньше я не знал ее такой. Во всяком случае эта сторона ее на туры не проявлялась со дня нашей свадьбы. Обычно она старалась настоять на своем путем мягких уговоров и убеждений. Теперь же я видел, что мои желания столкнулись с железной волей Лилиан.

— Ладно, — вздохнул я, — мы поедем вместе.

По гладкой почве можно было доехать до Риск-Крика в фургоне, запряженном лошадьми, в течение восьми или десяти часов. Это был медленный, но надежный способ путешествия. В санях по снегу в несколько дюймов глубиной мы могли попасть туда за несколько больший период времени. Но при глубине снега, какая была в тот год, было вообще сомнительно, доберемся мы до цели нашего путешествия или нет. Конечно, наше предприятие было опасно. Но если вы застряли в снегах на один или два месяца без какого бы то ни было сообщения с внешним миром, можно пойти на любой риск. И мы решили рискнуть.

Мы не торопились запрягать лошадей в слабой надежде на внезапное потепление. Но для этой надежды было мало основа ний. На опыте предшествовавших зим мы знали, что в чилкотинском районе за сутками северного ветра со снегом после прекращения ветра и снегопада обычно следуют сутки жестокого холода.

Наконец небо перестало хмуриться, и, когда с голубого небосвода снова посмотрело на леса сияющее солнце, ртутный столбик соскользнул до цифры сорок. Но все же после месяца пасмурной погоды яркое, хотя и не греющее, солнце подействова ло на нас ободряюще. Итак, стараясь не думать о красноречивых показаниях термометра, мы положили в сани одеяла, все необходимое для бивуака и сено, впрягли в хомуты пару лошадей и двинулись на юг. По крайней мере ветер не рвал нашу одежду. И хотя меховая опушка наших парок вскоре покрылась инеем и нам приходилось без конца счищать льдинки с ресниц руками, одетыми в толстые варежки, все же в глубине саней, укрывшись одеялами, мы как-то умудрялись не замерзать.

Каждый ярд пройденного пути стоил лошадям огромных усилий. Снег скапливался у хомута и давил на шеи лошадям до тех пор, пока они уже были не в состоянии ни на один дюйм сдвинуть сани. Тогда я вылезал из саней, пробирался к хомуту и сбрасывал лопатой снег, чтобы лошади снова могли сдвинуть полозья. После самого незначительного подъема лошади должны были отдыхать минуту или две.

В двух милях от хижины мы стали свидетелями трагических последствий декабрьской непогоды. Как раз посередине погре бенной под снегом дороги лежал маленький лосенок; голова его была запрокинута назад, а ноги подогнуты под туловище. Это дитя лесных дебрей лежало на снегу в такой естественной позе, что его неподвижность была похожа на сон. Но это был не сон: лосенок умер в этой позе. Беспощадный мороз крушил его волю к жизни, пока, ослабев, он не отстал от матери. И наконец насту пил момент, когда