— Думаешь, он спустит тебе неповиновение?

— Номинально я ничего не нарушаю. Как ты помнишь, городской совет сам нанял меня. Никаких преступлений. Он не может привлечь власти.

— Не будь наивным, Людвиг. Этот господин, дай ему волю, сам что-нибудь нарушит, а обвинит тебя.

— Я буду осторожен, — сказал я и поднял правую руку вверх ладонью, словно давал клятву, — Обещаю.

Мне следовало задуматься, почему Орден так всполошился лишь из-за появления стража в Вионе? Они так разнервничались, что снизошли до угроз — это дорогого стоит. Мне стало любопытно, какой у них интерес в этом деле? Неужели действительно боятся, что я напортачу и здесь станет еще хуже? Вряд ли. Очень вряд ли. Господин Александр знает мое имя, а значит, должен знать и репутацию.

Тогда что им нужно? Почему Ордену так важно убрать стража душ из города, раз они решили его припугнуть и даже не опасаются, что я доложу об этом своим?

Я не знал ответов на эти вопросы. Мне следовало быть поосмотрительнее и помнить о господине с жетоном высшего жреца.

Сенные ворота были заперты, что неудивительно. Кладбище возле часовни Святой Маргариты находилось за городской стеной, и стражники не желали, чтобы хоть что-то проникло оттуда сюда. Кроме засова какие-то ретивые люди додумались завалить врата бочками и перегородить телегами. Как будто это могло спасти их от мертвецов.

Воины сидели возле караулки и выглядели не слишком радостно оттого, что сегодня их направили торчать возле Сенных.

— Закрыто! — крикнул мне один из них. Молодой, возившийся со смешным лохматым щенком.

Я показал ему кинжал:

— Открывайте.

Он крикнул начальника, уже немолодого сержанта с пропитым лицом. Тот лишь бросил взгляд на звездчатый сапфир, пожал плечами:

— Калитку откроем. Но возвращаться вам придется через другие ворота. Я не буду ломать голову, кто рвется с той стороны.

На том и договорились.

Стоило мне и Проповеднику выйти на дорогу, как стальная калитка за нами захлопнулась.

Чуть дальше, за большим мельничьим хозяйством, работающим даже сейчас, несмотря на близкое соседство с кладбищем, из-за березовой рощи, находящейся возле речного рукава, торчали башни Вионского монастыря малиссок.

Монастырь был богатый и известный. Не только в Вионе. И не только в этом княжестве. Поговаривали, что Церковь ссылает в него прогрессивно настроенных женщин из других церковных орденов. Но с учетом того, что женщины эти обычно из очень обеспеченных семей, средств белым стенам не занимать.

Кладбище находилось по дороге к монастырю. Здесь уже лет двадцать никого не хоронили, и оно пришло в некоторое запустение. Заросло бурьяном, подорожником, крапивой и шиповником. Старая часовня с посеревшими от времени стенами и давно уже не отпираемой дверью смотрелась тут совершенно уместно. Такое же забытое богом место, как и все, что находится вокруг.

Кладбищенскую ограду красили, наверное, во времена, когда людей на этой земле еще не было, — такой ржавой и убогой она была. За оградой торчало Пугало, рассматривающее могильные кресты.

— Ну надо же! — удивился Проповедник, — Кто бы мог подумать. Привет, соломенная голова!

Пугало его проигнорировало. Повернулось к нам сутулой спиной и пошло бродить между могил, пока не скрылось за серым склепом, накрытым сверху плющом, словно снегом.

Погост был разорен, могильные плиты расколоты, комья земли разбросаны. Часть крестов и памятников покосились, а то и вовсе упали. Я остановился возле куста шиповника, на колючей ветке которого висел желто-коричневый обрывок ткани — все, что осталось от погребального савана. Множество следов костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что веселье здесь разыгралось не на шутку.

— Никогда не видел пляску смерти, — сказал Проповедник, с некоторой осторожностью взглянув в ближайшую от него разверзнутую яму.

— Значит, тебе повезло. Радость на подобном празднике напускная. Кости веселятся до той лишь поры, пока поблизости нет живых. Они утягивают прохожих в танец, а затем уводят за собой в могилу.

— Разумеется, кроме таких, как ты.

— Стражи им не по зубам. Плясать мы не слишком горазды.

Проповедник понимающе усмехнулся, провел сухим пальцем по своей окровавленной щеке.

— Впрочем, все, что я сказал выше о плясунах, относится лишь к стихийным порождениям силы. Когда она не направлена.

— Например, на город, — понял он.

— Ну тут скорее все было наоборот, — подумав, произнес я, поглядывая на дыру в заборе и протоптанную через кустарник тропу, — Но в прошлом, когда Псы Господни еще не везде протянули свою длань, ведьмы натравливали пляшущие кости на неугодных.

— Прекрасно помню гравюры, где скелеты уводят епископа, девушку, короля и нищего за собой.

Между могил появилось Пугало. Оно шло медленно, все так же сутулясь, и остановилось недалеко, прислушиваясь к нашему разговору. До наших ушей долетел отдаленный колокольный звон. Били полдень в центральном городском соборе. Клич его громкого, тяжеловесного колокола подхватили другие церкви, а затем, почти с минутным опозданием, загудели колокола в монастыре церковного ордена малиссок.

Пугало поежилось, ему было не слишком приятно ощущать этот звон, но, как я и думал, оно оказалось куда сильнее многих встреченных мною одушевленных. Впрочем, ничего удивительного, раз оно шастает по святой земле и не тает от этого.

Проповедник затянул Oratio ad Sanctum Michael,[7] взял за основу популярную в моем княжестве пастушью песню, но изменил свой голос на пару октав, отчего тот зазвучал очень жалобно и дребезжаще. Он смог завладеть вниманием Пугала, которое не ожидало такого поворота событий и теперь таращилось на горе-певца из-под надвинутой на «лицо» шляпы.

Я с сомнением покачал головой:

— Гореть тебе в аду, приятель.

Проповедник даже не думал прерываться. Он любил петь и занимался этим, как только ему приспичивало прочитать молитву. На мой взгляд, по нему плакали все балаганы. Они потеряли потрясающего певца — клоуна. Впрочем, боюсь, что долго Проповедник выступать бы не смог. За такие выкрутасы его б точно упекли в сумасшедший дом. Или сразу отправили к отцам-дознавателям.

Я внимательно изучил кладбище, обошел его по периметру, убедился, что все до одной могилы пусты. По сути дела, с места снялась и куда-то уперлась целая прорва мертвецов, никого не предупредив.

Одно я мог сказать точно: душами здесь и не пахло. А вот темной магией — сколько угодно. Это был аромат сырой дубовой коры и дегтя, едва ощутимый даже для меня, но, наверное, любой представитель инквизиции почувствовал бы его, не дойдя до ограды ста шагов.

Пугало зачем-то залезло в одну из могил, потопталось в ней, с шумом выбросило оттуда разваленные, гнилые доски и комья земли. Проповедник пожал плечами Он не понимал, что происходит.

Я еще немного побродил по кладбищу, отмечая, что сторожка смотрителя выглядит столь же запущенной, как и весь погост. Я нарисовал несколько фигур, орудуя мелом по уцелевшим поверхностям могильных плит, и смог выяснить, где использовали магию подъема.

Нигде.

Судя по фигурам, никакого ритуала здесь не проводили и стихийный всплеск произошел по совершенно неясной для меня причине.

— Вид у тебя такой, словно ты обнаружил в карманах пропажу денег.

— Что-то в этом роде. При стихийных всплесках totentanz не выходит за пределы погоста. Как видишь, мертвецы ушли. Такое бывает только во время ритуалов или если ограда не освящена.