не было вины и грехов. Церковь всепрощающа, а вы — ее верный сын, не раз доказавший свою набожность. Вряд ли за столь мелкий проступок, как временная свобода отступницы, вас будут беспокоить. Я возьму этот грех на себя.
— Я даже не знаю, что ответить, святой отец.
— Ничего говорить и не требуется. Ступайте. Я помолюсь за вас.
Капитан кивнул и неожиданно спросил:
— Ее все-таки ждет казнь?
— Да. Конечно, — удивленно приподнял брови клирик.
— Даже после того, как она нас спасла?
— Это зачтется ей на божьем суде. Но не на земле. Святой суд не меняет своих решений. Прощайте.
— Что он тебе сказал, мой друг? — спросил Алехандро, когда они отмахали несколько лиг по тракту и остановились на ночь в местном гарнизоне.
— То, что я и думал, — пожал плечами Рауль.
В подробности вдаваться не хотелось. Он отчего-то чувствовал себя полной свиньей. Когда стемнело, Рауль взял у командира рейтар гитару, но играть не мог. Думал о другом, все время возвращаясь к разговору с еретичкой. Алехандро, ловко управляясь с засаленными картами, нет-нет да поглядывал на приятеля из-под полуопущенных век. Он хмурился. То ли с картами не везло, то ли начал что-то подозревать.
— Вряд ли он уехал из деревни, — неожиданно сказал Рауль.
Алехандро вздохнул, смел расклад, посмотрел на товарища:
— Разумеется, святоша там, где мы его оставили. Что дальше?
Капитан отряда задумчиво постучал пальцами по столу, взял в руки шпагу и начал внимательно изучать сложную гарду. Собеседник терпеливо ждал ответа.
— Я хочу прогуляться. Через час.
Теперь настала очередь Алехандро задуматься. Он откинулся на стуле и ухмыльнулся:
— Составлю тебе компанию… Когда ты это решил?
— Сразу. Как только мы расстались с клириком.
— Собираешься освободить ее? Еретичку будут искать. И нам на хвост может сесть вся Инквизиция. Дело запахнет жареным.
— Надеюсь, что нет.
— Ты командир, — пожал плечами рейтар. — На меня можешь рассчитывать. Просто помни, что у поступков есть последствия.
Рауль вздрогнул, услышав почти те же слова, что сказала ему ведьма этим утром.
— Я это знаю.
— Советую скрыть то, что мы хотим сделать, от солдат. Они могут скрутить тебя и увезти в Истремару в мешке. Не потому, что боятся гнева Спасителя. Просто чтобы ты не делал глупостей и не влип в неприятную ситуацию.
— Порой они излишне заботливы, — усмехнулся капитан, вставая из-за стола.
Алехандро взял палаш и, кивнув, направился к выходу. Но задержался в дверях:
— Что тобой движет, мой друг?
Они встретились взглядами, и Рауль ответил:
— Назови это чувством справедливости. Она спасла жизни моим людям. Я — ее должник. Впрочем, не скрою, жалость здесь тоже присутствует.
— Значит, нам действительно пора завершить эту историю.
Погода менялась. Звезды скрылись под пришедшими с севера облаками, которые принес на своем хвосте ветер. Долгожданная прохлада легкой дланью опустилась на пустую ночную дорогу и погост, заросший высохшими кустами самшита. Рауль оставил лошадь в небольшой роще и двинулся по пустой дороге к деревне. У реки с ним встретился Алехандро, отправившийся из лагеря на час раньше.
— Она в самом центре этой дыры. В сарае. За церковью. Патрулей на улицах нет. Людей тоже. Псы лают, но никого это не тревожит. До мятежников столько лиг.
— Ее охраняют?
— Двое служек Инквизиции. Не из клириков.
— А отец Даниэль?
— Его я не видел.
…Улицы и правда были пусты. Возле трактира на людей забрехал пес, но, увидев, что они не боятся, умолк и спрятался в будке. Церковь — маленькая, чистенькая, свеженькая — встретила их давящей тишиной. Следуя за Алехандро, Рауль прошел в низкую калитку и оказался на заднем дворе, где впритык друг к другу стояли несколько деревянных сараев.
В соломе, укрывшись курткой, спал мужчина. Другой, отчаянно зевая, сидел тут же. Офицерам не потребовалось много времени, чтобы отправить этих людей в более долгий сон. Никакой жалости к тем, кто, получая приказы, притаскивает в застенки инквизиторов очередного несчастного, они не испытывали. Рауль снял ключ с большого железного кольца.
— Подожди меня здесь, — сказал он. — Я скоро.
Друг кивнул.
Сняв с крюка фонарь, Рауль отомкнул висячий замок, открыл и снова плотно прикрыл за собой дверь. В сарае неприятно пахло старым сеном, луком и мышиным пометом. Во мраке звякнула цепь. Он пошел на звук.
— Сеньор? — Она удивилась его появлению. — Вам не следовало приходить сюда.
Ее губы были разбиты, и один глаз заплыл. Капитан почувствовал к надсмотрщикам внезапную ненависть.
— Как твое имя? — Он хотел сказать совсем другое, но смалодушничал.
— Наранья. Наранья Хитана.
— Я запомню.
— Спасибо сеньор, — прошептала она, поднимаясь с сена. — Слишком поздно что-либо менять. Я не уйду с нами Вы ведь это знаете.
— Да. Знаю.
Не в его власти было снять с нее ошейник, за который теперь она была прикована.
— Завтра к вечеру ты будешь в столице. А послезавтра тебя ждет казнь. Чему ты улыбаешься?
— Своей глупости, сеньор. Там, в Хуэсэскаре, в глубине души я верила, что меня поймут, смогут оправдать и, возможно, избавить от этого проклятая. Но Святой суд вынес иное решение…
— Я хочу спасти тебя от костра.
— Я поняла это когда вы вошли, сеньор. Спаситель услышал мои молитвы и сделал вас своей милосердной рукою. Возможно, так будет лучше.
Рауль обнажил дагу. Она не отшатнулась и, словно убеждая саму себя, прошептала:
— Я верю, что Спаситель сжалился надо мной и мне нет нужды входить в пламя. Я его не заслужила. Спасибо, что не обращались со мной, как с собакой, сеньор. Если можно, сделайте это быстро.
— Все? — спросил Алехандро у ног которого лежали тела надсмотрщиков.
— Да. Давай отнесем мертвецов внутрь.
Когда дело было сделано, капитан поднял с земли и швырнул в дверь переносной фонарь. Тот разбился, и масло, выплеснувшись на стены и солому, пробудило огонь. Словно волшебный, он взметнулся к низкому потолку, охватывая все помещение и с ревом вырываясь из маленьких окошек. Алехандро, не удовлетворившись этим разбил еще один фонарь о стену. И пламя, точно так же, как в предыдущий раз, словно подчиняясь чьей-то воле, намертво вцепилось в бревна, а потом, подгоняемое ветром, метнулось на крышу.
— Уходим! — Алехандро хлопнул Рауля по плечу. — Сейчас набегут!
Они поспешили прочь. Быстро покинули деревню и уже в поле, не сговариваясь, обернулись. Зарево
