киллер понадобился ТТ. Если Шестакова застрелили, не дождавшись, когда он умрет сам, киллер человек серьезный и его берегут, а, следовательно, цель у него тоже чрезвычайно серьезная. Кто? Вот тут мне вновь сделалось не по себе, потому что в сочетании с беспокойством Ларионова и Дедовым «разберись» все выстраивалось в некую схему. Однако в кровожадность Тимура мне упорно не верилось. Он вовсе не обязан знать, что вытворяют его подопечные, и уж тем более не обязан участвовать в их делишках. Если бы я могла задать Тимуру вопросы, а он на них ответить, многое бы прояснилось. Но об этом и мечтать не приходится.

Я направилась к своему дому, наблюдая в окно за стайками молодежи, возбужденными и вроде бы даже счастливыми в этот теплый субботний вечер. «Вот именно вечер», – взглянув на часы, вздохнула я. Сворачивая к дому, я надеялась увидеть свет в гостиной. Но окна были темными. Машины Тимура в гараже нет, как нет в квартире его самого и Сашки. Я прошла на кухню, вспомнила, что весь день ничего не ела, и разогрела ужин в микроволновке, поглядывая на телефон. Сняла трубку и набрала номер. На этот раз Тимур ответил. Голос его звучал ровно, ни намека на недовольство.

– Ты где? – спросила я.

– На даче.

– Я несколько раз звонила.

– Да, я видел. Мы только что вернулись, катались на яхте. Мобильный забыл на причале.

– Как прогулка?

– Отлично. У тебя как дела?

– Собираюсь ужинать. Мне приехать?

– Думаю, нет смысла. Рано утром я поеду в город, а ты любишь поспать. Встретимся завтра.

– Как там Сашка?

– Яхта ему не понравилась. Кажется, он на меня здорово разозлился. Целую.

Тимур отключился, а я с тоской посмотрела на телефон, продолжая держать трубку в руке. Потом поужинала и решила лечь спать. Беда в том, что я не только терпеть не могу рано вставать, но и рано ложиться. Уснуть все равно не удастся. Однако я все-таки устроилась перед телевизором, прикрыв ноги пледом, и закрыла глаза. Выдержала минут сорок, затем спустилась в гараж.

До дачи Тимура тридцать километров, я преодолела их в рекордные сроки, запрещая себе думать, что скажу ему при встрече. Ничего не буду говорить, сяду рядом, выпью чаю…

Дом был двухэтажный, с открытой верандой. Я подняла голову, веранда была пуста. Я бросила машину возле ворот и вошла в калитку. Дверь в дом открыта, из гостиной доносился женский голос. Сердце вдруг сжалось, и я замерла на месте, прежде чем сообразила, что это работает телевизор.

– Черт, – сказала я, удивляясь самой себе, и вошла в гостиную.

В камине догорали поленья, Тимур с Сашкой играли в шахматы, то есть Сашка сидел в кресле напротив и таращил глаза на шахматную доску. Тимур подпер голову руками, пробормотал:

– Должен тебе сказать, ты очень умный пес.

Умный пес наконец-то обратил на меня внимание и робко тявкнул. Тимур сказал, не поворачивая головы:

– Привет. Все-таки приехала?

– Конечно. Что мне в пустой квартире делать? Сашка выигрывает?

– В третий раз.

– Он гений.

– Я ему об этом уже говорил.

– Можно мне доиграть партию за эту гениальную собаку?

– Если он не возражает.

Я не очень вежливо подвинула Сашку и устроилась в кресле. Мне было далеко до его гениальности, выиграл Тимур.

– Знаешь, – сказала я, когда мы пили чай, – я услышала женский голос и здорово испугалась. Подумала, вдруг ты…

– Это самолюбие, – равнодушно заметил Тимур. – Ничего общего с любовью не имеет.

– У меня к тебе большая просьба, – сказала я со злостью. – Не отпихивай меня обеими руками.

– У меня такое чувство, что я вцепился в тебя обеими руками, а ты изо всех сил стараешься вырваться.

– Это не так.

– Наверное, мне просто кажется.

– Тимур…

Но он перебил меня:

– Знаешь, в чем твоя беда? Ты хороший человек, Ольга. Ты не любишь делать больно. Другим. Только себе.

Мне очень хотелось подойти к нему, обнять и зареветь. И сказать, что мне действительно очень больно, но не потому, что я желала бы вырваться, а потому, что не умею сказать, как хотела бы остаться. Но я знала, что буду сидеть в кресле, допью свой чай, болтая о пустяках.