увлекала, поила негой. Хотелось закрыть глаза и представить, что рядом – Лешка и сейчас мы пойдем танцевать…
– А вот и наши гостьи из России, господин Салим. Позвольте представить – Анна Лощинина и Татьяна Старостенко. – Раздавшийся у нас за спиной голос Илоны, говорившей на английском, заставил меня вздрогнуть и вернуться в паршивую действительность.
А что она была паршивой, я поняла сразу, едва повернулась. Перед нами, вежливо и отстраненно улыбаясь, стояли господин Мустафа Салим и его сын, на руке которого повисла мадам Утофф.
– Хали! – рванулась было Таньский, но, вскрикнув, замерла, глядя на своего мужчину с такой отчаянной любовью, с таким счастьем, что проняло даже Салима-старшего.
– Минуточку, – нахмурил брови он, пристально вглядываясь в лицо Таньского. – Хали, ведь это женщина, которая…
– Знаю, отец, – слегка поморщившись, не очень вежливо оборвал его Хали. Разговор шел на английском. – Добрый вечер, Татиана, – холодно кивнул он Таньскому, – рад снова видеть вас. Вы великолепно выглядите.
– Но я… – растерянно начала было моя подруга, однако, наткнувшись на змеиный взгляд Илоны, замолчала. А Хали, наклонившись к спутнице, нежно проворковал:
– Дорогая, покажи нам свой чудесный сад, пока остальные гости собираются. – И, отойдя от нас на несколько шагов, громко сказал своему отцу: – Слава Аллаху, эта русская не стала устраивать скандал! Не люблю говорить женщине в лицо, что она мне надоела.
ГЛАВА 41
Я молчала, боясь посмотреть на Таньского. Мне было тошно, так тошно, как никогда. Впервые в жизни я столкнулась с таким подлым и омерзительным предательством. Ведь я же помню, как еще совсем недавно смотрел этот холеный хлыщ на мою подругу. Я думала, что я уже достаточно взрослая, обремененная некоторым количеством жизненного опыта женщина, которая может отличить настоящее, всепоглощающее чувство от обычного курортного флирта. Оказалось, что я просто 15-летняя пацанка, наивно хлопающая глазками.
– Ну, что застыли? – заработала рядом камнедробилка. – Весь вечер тут столбами торчать будете?
– А есть еще какие-то предложения? – повернула голову я к своему очаровательному спутнику.
– Безусловно, – гордо выговорил Димон умное слово. – Для нас приготовлен столик под номером 13, за которым мы с Борисом и собираемся провести этот вечер. Да, дружище?
– Умгум. – Вот за что уважаю Борю, так за лаконичность высказываний.
И нас, словно две льдинки в пору ледохода, неудержимо поволокло к столикам и, покружив в водоворотах, вынесло возле одного из них, украшенного табличкой с номером «13». Расположен он был возле изящной перголы, увитой плетущейся розой. Причем стоял так, что два креслица были вплотную придвинуты к этой перголе, а три других замыкали круг.
Разумеется, нас засунули (вежливое «усадили» тут явно не в тему) именно на эти два креслица. А гоблины придавили своими тушами запирающие нас сиденья. Все было продумано до мелочей – теперь кавалеры могли посвятить себя священному для них процессу – пожиранию. Всего съедобного, что было на столе и что разносили порхавшие вокруг официанты. А нам дергаться было бесполезно – мы оказались в западне. Ну что ж, значит, пока займемся другой проблемой – Таньским.
Я наконец рискнула посмотреть на нее. И, каюсь, чуть было не щелкнула челюстью о стол. Моя подруга, совершенно спокойная, безмятежно наслаждалась фруктовым салатом. Причем спокойствие было не нарочитое, а самое настоящее, вальяжно раскинувшееся на плечах хозяйки. Вероятно, выражение моего лица можно было смело выдвигать на премию «Обалдение года». Таньский, заметив это, улыбнулась и, наклонившись ко мне, тихо сказала:
– Ну что за вид? Не смеши меня, ладно?
– Не смеши? – Бедствие на моем лице стало еще масштабнее, и Таньский, всхрюкнув, толкнула меня локтем:
– Ну прекрати же!
– Эй, там, – оторвались от своих кормушек гоблины, – что за болтовня?
– А в чем проблема? – повысила голос Таньский. – По-моему, нам запрещено общаться с посторонними, а беседы друг с другом, наоборот, поощряются. Если вы настолько тупы, что не в состоянии уяснить свою задачу, вон, идет ваша хозяйка, уточните. – Браво, Таньский!
– Ну, как вам наш вечер? – действительно подошла к нашему столику Илона. Она была одна, без своих спутников. – Как встреча с Хали, милочка? – ехидно посмотрела она на мою подругу. Та, поднося ко рту кусочек ананаса, невозмутимо произнесла:
– Вечерочек неплохой, ничего не скажешь. А с Хали я еще не встречалась пока. Жду обещанного.
– Как это не встречалась? – Так, появилась еще одна претендентка в моей номинации. Причем очень серьезная претендентка. – Да буквально десять минут назад кто тут повизгивал «Хали!», а?
– Бывает, – улыбнулась Таньский. – Ошиблась. Это не Хали Салим. Это совершенно посторонний тип какой-то.
– Ах, вот оно что! – звонко расхохоталась Якутович. – Ну разумеется, это злобный инопланетянин, принявший облик Хали Салима. Ему удалось обмануть всех – друзей, знакомых, родного отца Хали, но обмануть любящую женщину не под силу никому! – подняв вверх указательный палец, с пафосом провыла она. – Господи, вот дура-то! – Все еще смеясь, Илона повернулась и собралась уходить, но тут, скрипнув креслицем, приподнялся Димон.
– Тут, эта… – забубнил он, выковыривая из закоулков попрятавшиеся слова.
– Ну, в чем дело? – нетерпеливо притопывая эксклюзивной туфелькой, остановилась Илона.
– Они, эти две, – не очень вежливо ткнул он в нашу сторону вилкой, – уверяют, что вы разрешили им болтать между собой.
– Ничем болтать между собой мы не собираемся, – уточнила я. – Поскольку в отличие от вас просто нечем. А беседовать нам никто не запрещал. Разве не так? – посмотрела я на свою бывшую однокурсницу.
– Да беседуйте на здоровье, – махнула рукой та. – Только друг с другом, а вот с гостями – поосторожнее. Я буду все время рядом, наш с Хали и Мустафой столик вон он, – указала она на стоявший в центре площадки стол, отличавшийся от других еще более изысканным убранством. Он действительно находился буквально в трех метрах от нас, так что наслаждаться обществом этой троицы нам предстояло весь вечер. – Ну все, я пошла. Не прощаюсь, поскольку собираюсь еще не раз навестить вас, например, вместе с Фархадом Мерави, который что-то опаздывает. Может, он и его семья передумали? – И, взметнув над плечами роскошную гриву рыжих волос, Илона Утофф развернулась и ушла.
А Таньский, с удовольствием доев фрукты, опять повернулась ко мне:
– Слушай, ну прекрати гримасничать!
– С чего ты взяла? – искренне удивилась я. – Ничего я не гримасничаю.
– Ага, конечно. Сначала смотрела на меня, словно на колибри работы Зураба Церетели, теперь сконструировала такую постную физиономию, какую обычно надевают у постели безнадежного больного.
– Ничего я не конструирую! – разозлилась я. – Но, если честно, Таньский, ты ведешь себя и в самом деле не совсем адекватно. Я изо всех сил стараюсь войти в ее положение, а она еще и издевается! – И я обиженно отвернулась.
– Эй, подруга! – толкнула меня плечом эта ненормальная. – Для того чтобы войти в мое положение, тебе помощь Алексея понадобится, так что расслабься пока. А в то, что вон тот манекен, усаживающийся за столик рядом с жабой Илоной, – мой Хали, я не поверю никогда. Ну неужели ты и сама этого не видишь?
– Не вижу, – мрачно буркнула я, разглядывая весело смеявшегося Хали Салима.
Он взял в руки бокал с шампанским и поднялся. Постучав ножом по бокалу, он привлек к себе всеобщее внимание. Илона сделала музыкантам знак рукой, и оркестр прекратил играть. Покрывалом опустилась тишина, простроченная лишь вышивкой цикад.
Хали откашлялся и, с благодарностью глядя на Илону, начал:
– Я хочу первый бокал выпить за прелестную хозяйку этого дома, женщину не только невероятно
