– Кому? – вежливо поинтересовался Хали.

Полицейский, уже набравший полную грудь воздуха для следующего рявка, запнулся, и вместо грозного и устрашающего приказа на волю вырвался несолидный писк, словно из плохо завязанного воздушного шарика. Хали с любопытством наблюдал за происходящим, надеясь, что и сам офицер сейчас запрыгает по камере, как тот самый шарик. Увы, надежда не оправдалась. А полицейский, цвет лица которого вытащил из памяти Хали забавное словечко «пурпур», резко повернулся к подчиненным и обрушил на их привычные ко всему, кроме мыслей, головы невразумительный приказ. Для Хали невразумительный, те же моментально бросились исполнять. Значит, поняли. Наверное, все же в полиции давно разработан свой, личный язык, собственный эсперанто.

Толкая друг друга от избытка служебного рвения, охранники подбежали к нарам, мигом подняли неправильного арестованного, заломили ему руки за спину и защелкнули наручники.

Хали снисходительно улыбнулся и повернулся к офицеру:

– До чего же, ребята, у вас скудная фантазия! Второй раз с вами сталкиваюсь, и опять тот же убогий сценарий – схватить, скрутить, сковать. Неужели самим не надоело? Разнообразили бы хоть чем-то, ну не знаю – определенной песней, что ли, или ритуальным танцем. Если хотите, я могу помочь, я ведь все-таки аниматор.

– Заткнись, умник! – увесистым тычком поприветствовал почки Хали полицейский. – Пошел! Ты такой же аниматор, как я – наложница султана Брунея!

– Да неужели? – поднял брови Хали, с трудом пряча боль. – И вы продолжаете работать? Прелесть что такое!

– Молча-а-а-ать! – полоснула дубинкой прямо по забинтованной спине разъяренная прелесть.

На этот раз боль скрыть не удалось, слишком уж она была большая. Просто огромная. И выражение «боль ослепила его» оказалось правильным. На секунду Хали действительно ослеп, дыхание прервалось, чтобы продолжиться хриплым стоном. Повязка на спине стала липко-мокрой. А на посветлевшем и умиротворенном лице офицера расцвела довольная улыбка.

Хали стиснул зубы, чтобы не позволить топавшим ногами от ярости словам вырваться наружу. Иначе этот славный служитель закона с наслаждением продолжит воспитательный процесс, а превращаться в хорошо отбитый кусок вырезки из-за своего длинного языка было глупо. Надо сосредоточиться на том, как выйти отсюда, а не тешить свое самолюбие.

Каждый шаг отдавался пульсирующей болью в спине, но Хали шел молча. Эффект неожиданности сработал лишь раз, а потом терпеть стало легче. Вот только полностью пропитавшаяся кровью повязка неприятно липла к спине, добавляя дискомфорта. Ну что же, не в частной клинике в Швейцарии находишься, дружочек, привыкай.

Встречавшиеся по пути полицейские смотрели на Хали с гневом и презрением, что, если честно, слегка смутило его. Причина таких эмоций была ему не совсем понятна. Да что там – совсем не понятна! Если даже его и узнали – какое дело местной полиции до событий полугодовой давности, к тому же имевших место во Франции?

Наконец они остановились перед какой-то дверью, ничем не отличавшейся от остальных, расположенных дальше по коридору. Сопровождавший Хали офицер постучался. Изнутри что-то ответили все на том же местном эсперанто. Полицейский открыл дверь и втолкнул Хали дубинкой, приглашая посетить сие райское местечко.

Хали переступил порог и остановился, осматриваясь. Самый обычный кабинет – стол, стулья, персонаж за столом, окно. Правда, окно было не совсем обычное, а зарешеченное.

Персонаж за столом был одет в цивильное, и потому определить, кто перед ним, Хали не мог. Самый обычный на первый взгляд чиновник – лет 50, черные с проседью волосы, обрюзглый животик и одутловатое лицо, при одном взгляде на которое хотелось налить страдальцу пива. Но когда «страдалец» посмотрел на Хали в упор, наливать пиво сразу расхотелось. А захотелось найти какую-нибудь палку с рогаткой на конце, чтобы прижать голову этой змеюки к столу. Пусть потом бьет хвостом и обвивается вокруг палки – главное, нейтрализовать ядовитую гнусь.

Холодный змеиный взгляд переместился с Хали на вошедшего следом офицера:

– Я, по-моему, приказывал доставить арестованного, а не избивать его, верно, Фахри?

– Но… – побледнел бравый страж порядка, – это он… Он сам…

– Сам, конечно, – ласково кивнул хозяин кабинета, – исключительно из вредности характера бросался спиной на твою дубинку с одной лишь пакостной целью – загадить кровью мой кабинет! – С каждым словом капюшон сидевшей за столом королевской кобры раздувался все больше и больше, а виновник сиятельного гнева становился все меньше и меньше. К концу фразы он больше всего напоминал оплавившийся огарок свечи. Про фитилек не стоило и упоминать.

Кобра еще пару минут раскачивалась над столом, гипнотизируя огарок, затем прошипела:

– Вон отсюда! И немедленно прислать врача, пока этот, – брезгливо кивнула она на Хали, – окончательно не уделал мне мебель. Достаточно с него и пола. И уборщика позови, терпеть не могу работать в грязи. Достаточно, что общаюсь с грязью!

Офицер пулей (хотя пуля из воска – это то же самое, что и из… Неподходящий материал, в общем) вылетел из кабинета. Вскоре началась суета, столь любимая в дешевых комедиях, – одновременно прибыли врач и уборщик, веселья добавляли топтавшиеся тут же охранники, все друг другу мешали, потея от ужаса под неподвижным взглядом хозяина кабинета. Хали с удовольствием насладился бы неожиданным представлением, но манипуляции врача, особо не церемонившегося с пациентом, заставляли Хали сосредоточиться лишь на одном – постараться не взвыть от боли. И не укусить врача. А так хотелось!

Через 10 минут в кабинет вернулась тишина. Хозяин, выпроводив всех лишних вон, причем в числе лишних оказались и охранники, по-прежнему сидел за столом и, сложив руки домиком, с холодным любопытством разглядывал стоявшего перед ним Хали. Зверски болела растревоженная местным эскулапом спина, но все же Хали чувствовал себя гораздо лучше, во всяком случае, комфортнее. Прямо как в рекламе памперсов – «всегда сухая попка, и ваш малыш доволен!». Сухая спинка тоже, оказывается, может доставлять удовольствие. К тому же наручники по приказу хозяина кабинета сняли, так что оставалось только усесться поудобнее, и будет совсем хорошо.

Что Хали, предварительно осмотревшись и выбрав стул помягче, и сделал. Только стул он развернул и сел, опершись руками на спинку. Сейчас это была наиболее комфортная для него позиция. Устроившись, он со скучающим видом начал рассматривать дипломы и сертификаты, развешанные на стенах.

– По-моему, господин Салим, сесть вам никто не предлагал, – не меняя позы, холодно произнес хозяин кабинета.

– Вот пусть господин Салим и ждет предложения, – не отрываясь от своего не так чтобы увлекательного занятия, равнодушно ответил Хали, – а господин Рамзи, это я, если вы не поняли, ждать устал. Благодаря вашим костоломам стоять мне трудно, потому и сел. И кстати, – посмотрел он прямо в тусклые змеиные глаза, – учтите, любезный, что, когда я выйду отсюда, я подам в суд на ваших людей.

– За что же, интересно?

– За нарушение моих конституционных прав, за грубость, за избиение, в конце концов.

– Браво-браво-браво, – похлопал в ладоши хозяин кабинета. – Держимся молодцом, господин Салим. Небось опять на папочку рассчитываем?

– Не понимаю, о чем вы. И о ком. И потом, – Хали зевнул, – я вам представился, могу повторить – Саид Рамзи, аниматор. А вот с кем имею сомнительную честь беседовать, так до сих пор и не понимаю.

– Да, действительно, неувязочка. Меня зовут Ахмади. Полковник Ахмади.

– Не могу сказать, что мне очень приятно, господин Ахмади, слишком уж обстоятельства нашего знакомства удручающи, – церемонно наклонил голову Хали.

– Грамотный, – одобрительно кивнул полковник, – воспитанный. Ну еще бы – Оксфорд, блестящее образование, пять языков! И чего же вам не хватало, господин Салим, что вас понесло в террористы?

– Куда? – совершенно искренне изумился Хали.

– Да ладно вам дурачком прикидываться, в самом-то деле! – откинулся на спинку кресла Ахмади. – Глупо и неинтересно. Но, если желаете, я освежу вашу память, напомню некоторые вехи вашего пути, так сказать. – Он взглянул на Хали, ожидая реакции, но тот молчал. Стоило послушать этого полковника, чтобы иметь представление о происходящем. Тогда Ахмади продолжил: – Жил-был, причем вкусно жил и сладко