намерен. Вопрос Германа: — У тебя что, приступ честности? — ситуацию отнюдь не улучшил, даже когда мой спутник сбавил обороты и перешел на легкий скулеж: — Командир, тороплюсь я, давай обойдемся без бумагомарательства.
Мужчина стоял на своем, и, матерясь сквозь зубы, Герман отправился составлять протокол. Вернулся довольно быстро, как видно, соглашение сторон все-таки было достигнуто, но к тому моменту это уже не имело значения: «Ауди» мы потеряли. То есть мы, конечно, пытались ее догнать, преодолев километров двадцать в рекордный срок, но машины Карпецкого так и не обнаружили.
— Он где-то свернул, — поняв, что его усилия бессмысленны, сказал Герман.
— Ага, — кивнула я.
— Чего «ага»?
— Того. Кстати, а ты не пробовал быть вежливым? Это иногда помогает.
— Не хватало только твоих нравоучений.
— Поедем домой? — спросила я. — Или еще немного порыщем в округе?
На ближайшем развороте он повернул к городу.
— И на старуху бывает проруха, — изрек философски. — Теперь остается надеяться на твое обаяние. Задуришь парню голову, и он тебе сам все расскажет.
— Помечтать, конечно, можно, — кивнула я.
До самого дома я не произнесла ни слова, да и, оказавшись на кухне с намерением выпить чаю, к разговорам не стремилась.
— Долго ты будешь дуться? — спросил Герман, устраиваясь за столом.
— Я не дуюсь, просто подумала, что в такой ситуации лучше помолчать. Критику ты не жалуешь, а похвалить тебя не за что.
— Скорее всего «мамулей» он назвал Упыриху. О наличии у него любовницы тебе знать ни к чему, вот и сочинил на ходу историю.
— В том, что сочинил, не сомневаюсь. Он спросил: «Как он смог сбежать?» При желании эти слова действительно можно отнести к собаке, но…
— Но?
— Решетки на окнах, — напомнила я.
— Он ехал в противоположную от усадьбы сторону, — нахмурился Герман.
— Я и не спорю. Тот, для кого эти решетки предназначались, мог быть в другом месте. Там, откуда нелегко сбежать.
— Например, в психушке, — сказал Герман и усмехнулся. — Интересное кино получается. Труп девочки находят в штольне, Упыриха срочно затевает ремонт, но из усадьбы сваливает. Ее любовник болтается в городе, а она сама и секретарь, которая вовсе не секретарь, а медсестра, обретаются где-то, куда попасть на спортивной тачке можно примерно за час. Если догадка верна и речь идет о психушке… давай заглянем в Интернет.
— Я обратила внимание еще на одну фразу. Стас сказал, «прекрати, я взрослый мальчик и способен о себе позаботиться».
— И что?
— Мне кажется, она за него беспокоилась.
— Упыриха?
— Женщина, которая ему звонила. То есть тот, кто сбежал, представляет для него опасность.
— Парень занимается темными делишками, — принялся рассуждать Герман. — Мог нажить серьезных врагов. И речь идет вовсе не о психушке, а, например, о тюрьме, откуда сбежал его недруг.
— Для кого тогда предназначались решетки на окнах? Или парочка решила обзавестись собственной тюрьмой?
— А если… — Герман вдруг замолчал, как человек, ухвативший отголосок мысли и боящийся ее потерять.
— Что? — не выдержала я.
— Сегодня мне позвонил приятель. Я просил его узнать о сыне Упырихи. Он навел справки. Так вот, первый муж Агнии Дорт умер три года назад, его вдова живет одна. Это абсолютно точно. Где пацан, узнать не удалось, на это просто не было времени.
— Он не пацан, ему двадцать один год, если верить подруге Агнии Дорт. У парня, брошенного в детстве матерью, нет повода хорошо относиться к ее любовнику. Мы должны встретиться с вдовой, ей-то наверняка известно, где сейчас находится пасынок.
В Ногинск мы приехали ближе к обеду. Нужный дом, пятиэтажную хрущевку, нашли без труда, вошли в подъезд и поднялись на четвертый этаж. Герман нажал кнопку дверного звонка, но нам никто не открыл. Повторная попытка результатов не дала.
— В это время она, скорее всего, на работе, — сказала я, не пытаясь скрыть досаду. О месте работы Нины Павловны Сергеевой мы толком ничего не знали. По словам подруги Агнии Дорт, какой-то институт, но за это время сведения устарели как минимум на несколько лет, и где теперь искать вдову, я терялась в догадках. Выход один: ждать, когда она вернется с работы.
Смирившись с тем, что ожидание неизбежно, я направилась к лестнице, но Герман последовать за мной не спешил, вместо этого позвонил в дверь напротив. Дверь открылась незамедлительно, и мы увидели женщину лет шестидесяти, она придерживала за ошейник -ирландского сеттера, который не только нас не облаял, но смотрел вполне доброжелательно.
— Вадика дождемся и гулять пойдем, — пробормотала женщина, вскинула голову и спросила, обращаясь к нам: — Кого ищете, молодые люди?
— Вашей соседкой интересуемся, — улыбнулся Герман, извлек из кармана удостоверение, наличие которого вызвало у меня оторопь, и сунул под нос старушке. Та подслеповато щурилась, продолжая придерживать пса, который, кстати, стоял себе спокойно, а потом зевнул.
— Ничего без очков не вижу. Чего хоть тут написано?
— Из полиции мы, уважаемая, — Герман поспешил убрать удостоверение. И правильно сделал, приди бабуле охота проверить, кто мы такие, и в полиции мы бы точно оказались.
— Чего только не выдумают, — покачала она головой. — Я про полицию эту. Милиция-то чем плоха была? В квартиру не пущу, будь вы хоть из Государственной думы, и разговаривать с вами долго у меня времени нет. Внука жду, а обед еще не готов. Про Нинку никто ничего дурного не скажет, лучше б вы нашим соседом с первого этажа поинтересовались. Вот уж по ком тюрьма плачет.
— Нина Павловна на работе? — посуровел Герман.
— В отпуске. Третий день как отдыхает. На даче. Деревня Пеньки, километров двадцать от нас. Где точно, не скажу, была один раз, за ягодами ездила лет семь назад, еще Игорь покойный, Нинин муж, нас на машине возил.
— А его сын где сейчас находится?
— Откуда ж мне знать? Нина говорила, учится где-то, вроде в Сергиевом Посаде. Но могу соврать, память дырявая. Как Игорь помер, его мать забрала. Столько лет носу не показывала, а тут объявилась. Вертихвостка, прости господи.
— Вы Степана хорошо знали?
— Чего мне его знать? Парень как парень. Я ему не мать и не бабка. Прошел, поздоровался, и слава богу. Хотите Нину увидеть, поезжайте в деревню, она там до тридцатого числа будет. — Бабуля закрыла дверь, добавив на прощание: — А к соседу бы зашли, пугнули бы для острастки, житья нет от ворюги и пьяницы.
— Выходит, парня забрала мать, — сказал Герман, спускаясь по лестнице.
— Но это не значит, что он живет с ней. Возможно, действительно где-то учится. Поехали в деревню, только не вздумай показывать Нине липовое удостоверение.
— Оно настоящее… почти, — хмыкнул Герман. Я вспомнила, кому обязана своим паспортом, и присмирела, но ненадолго.
— Чего ж ты его вчера дорожному инспектору не показал? — не смогла я удержаться от язвительности.
