сжала кулачки. — И знаете, что я еще думаю о вас, лейтенант Маклофлин? Я думаю, что мучая меня, вы испытываете настоящее наслаждение.

Первой непроизвольной реакцией Тристана на эти слова было желание ударить ее. Но он сразу же оборвал свой порыв и просто резко поднялся на ноги, демонстрируя Аманде вновь обретенное самообладание. Лицо его обрело обычное холодно-непроницаемое выражение, и с высоты своего роста он теперь уже абсолютно спокойно взирал на нее. Но Аманда, всерьез обозленная, не допускавшая и мысли о том, чтобы дать ему спуску, тоже вскочила на ноги. Она стряхнула с себя его пиджак, на секунду пожалев о том, что лишается его тепла, и молча протянула его Тристану.

— Жаль, что вы восприняли все таким образом, — процедил тот, небрежно перекидывая пиджак через плечо. Его оценивающие серые глаза бесстрастно изучали ее сквозь затемненные стекла очков. — Я был не прав, не объяснив вам толком, для чего нам требуются отпечатки, но уж это точно, что я ни в чем не подозреваю вас, милая.

У Аманды непроизвольно дрогнул подбородок. Ей хотелось сказать ему, чтобы впредь он даже близко к ней не подходил, что в случае необходимости она станет разговаривать исключительно с детективом Кэшем, но поняла, что поставит себя в дурацкое положение, поскольку он ответил ей, что не она вправе принимать решение. Она ограничилась лишь тем, что вызывающе на него посмотрела, а затем отвернулась.

Глаза! Тристан не мог стряхнуть с себя их наваждение даже после того, как перестал их видеть. Такие удивительно огромные и редкостного оттенка. И эти глаза смотрели на него так, словно хотели испепелить его. Он с грустью наблюдал, как она идет к столу сержанта Джонсона. Затем отогнал от себя всякие посторонние мысли и, взяв себя в руки, заставил переключить свое внимание на следующий пункт своего списка.

Что поделаешь! Жизнь полна сожалений. Слава Богу, что в жизни полно работы, и сожалеть некогда.

На вечеринке, в компании друзей и знакомых, которую Пит Шрайбер назвал «гулянкой под банкой», Аманда вдруг почувствовала себя одиноко. Было уже четыре часа утра, она здорово устала, но не настолько, чтобы решиться сбежать отсюда. Нет, к этому она еще не готова.

Пит говорил, что эта импровизированная вечеринка станет отчасти и поминками по Марианне. Но, несмотря ни на что, добавил он, мы должны радоваться жизни. Такова уж была его личная философия. Он считал, что об умерших следует вспоминать, собравшись вместе и подняв тост в память о них. Однако смерть только оттеняет радость жизни для тех, кто остался в живых, а уж это основательный повод повеселиться. И вот вечером, когда полиция наконец убралась восвояси, он предложил организовать вечеринку в память о покойной и в честь радостей жизни. Вечеринку эту Пит устраивал в маленьком доме, который снимал для своих любовных развлечений.

Чувствуя себя одинокой среди всего этого шума и веселья, Аманда не могла отделаться от впечатления, что когда-то она все это уже видела и переживала. Все происходящее напоминало ей ее первые годы самостоятельной жизни в Нью-Йорке, когда с утра до вечера она крутилась как белка в колесе, то бегая в поисках работы в эстрадной массовке, то добросовестно тренируясь в танцклассе, то давая уроки пения, чтобы хоть как-то заработать на жизнь.

Когда же дневная суета кончалась, она оказывалась вот на таких же вечеринках, с пластмассовыми стаканчиками для вина или пива, сигареткой марихуаны по кругу, с некоторыми гостями, безмятежно заснувшими по углам во время всеобщего разгула в самых невероятных позах. Да, мало что изменилось. Все те же групповые тусовки, череда лиц, симпатичных и не очень, экстравагантные наряды, громкие голоса, интригующее перешептывание, взрывы смеха. Когда ей было восемнадцать или девятнадцать, сон казался ей чем-то необязательным, и она охотно посещала такие вот вечеринки. Увы, теперь, в свои двадцать восемь, она уже не могла похвастаться такой выносливостью. Да и все остальное потеряло свою первозданную прелесть. В остальном же ей казалось просто невероятным, что прошло целых десять лет. Чем они были наполнены, в чем она изменилась за это время? Обидно, но свое прежнее бесстрашие она растеряла. А как стойко она умела тогда выдерживать удары судьбы!

Да, теперь, в двадцать восемь, она, как ни странно, стала более ранимой. Да еще гибель Марианны, после которой Аманда почувствовала, что в ней что-то оборвалось. Зажмурив глаза, она прижала бокал с вином к груди и плавно опустилась на расстеленные на полу подушки. Ей нужен, так нужен хоть краткий отдых. Она грустно улыбнулась. Что ж, пусть все идет как идет. Да, ее жизнь не так проста, как десять лет назад, все дело в том, что когда она была моложе и смотрела на жизнь иначе, все ей казалось простым и ясным. А теперь ей все чаще и чаще хочется покопаться в себе. Все-таки здорово изменилась она за эти десять лет. Но все же, несмотря на все потери, она сохранила способность шутить и улыбаться. Неужели все эти вечеринки были столь скучны и однообразны? Да, ни время, ни гибель подруги не изменили двух обычных положений: основной темы разговоров и манеры поведения гостей.

Танец. Все разговоры вертятся вокруг танца.

Одни и те же разговоры. Единственное, что изменилось за десять лет, — это названия программ, в которых хочется получить роль. Да, названия мюзиклов, ревю, всевозможных шоу меняются из года в год, но суть разговора прежняя. Аманда прислушалась к гулу голосов и поняла, что речь идет о ролях, которые можно получить, просмотрах, на которых можно показаться, о том, у кого из присутствующих больше шансов получить главную роль, или чья карьера идет к закату.

И конечно, неизменным осталось излюбленное развлечение на вечеринках. В какой еще профессии можно найти такое количество людей, готовых проводить большую часть времени, упражняясь в мастерстве, которым они зарабатывают себе на жизнь.

Из полумрака перед ней возник Пит Шрайбер:

— Почему, — воскликнул он, — самые красивые женщины обычно тоскуют на вечеринках, одиноко забившись в какой-нибудь темный угол?

Ритмично двигаясь в такт музыки, он продолжал:

— Не кажется ли тебе, что это антиобщественное поведение, Аманда?

Аманда грустно улыбнулась в ответ на его игривый вопрос:

— Ну зачем так, Пит, я порой бываю очень коммуникабельной. Но сейчас я хочу немного отдохнуть. Кстати, я как раз думала о том, что у тебя великолепный дар устраивать вечеринки, который я, к сожалению, не располагаю, — она хохотнула и продолжала. — По правде говоря, я как раз собиралась влиться в общий поток веселья.

Пит недоверчиво улыбнулся и уселся на подушку рядом с нею.

— Тебе никогда не приходилось задумываться над тем, — спросила его Аманда, откинувшись на причудливо сложенную гору подушек, — какими фанатичными становятся большинство танцовщиков, когда речь заходит о профессиональных делах? В этом есть что-то патологическое. Они живут танцем, бредят им, готовы умереть на сцене. Неужели эти люди не догадываются, что в мире существует масса других интересных вещей?

— Ну не могут же все быть столь разносторонними, как ты, моя сладость!

— Конечно, нет, думаю, это означало требовать от них слишком многого, — произнесла Аманда с самонадеянной, даже вызывающей интонацией в голосе, которую она невольно позаимствовала от своей безапелляционной матушки. — Но если честно, то мне действительно приятно сознавать, что я не столь однобока. У меня вызывает недоумение, когда люди, во всех отношениях вроде бы взрослые и неглупые, теряют всякое чувство меры по такому несерьезному поводу, как танец.

— Вот как? Тогда ты вряд ли захочешь научиться танцевать «шаг». Его только что показала мне Джун.

Пит поднялся, горестно покачав головой.

— О, забудь, что я предложил тебе это. Просто я не врубился, что такая чепуха не может интересовать истинную янки голубых кровей, каковой ты, моя милочка, безусловно, являешься.