коммунистов, если даже сами гринго, которые первые помогли военным и прислали пилотов для бомбежки президентского Дворца, теперь возмущены убийствами, и дело не в том, что я против репрессий, я понимаю, что поначалу необходимо быть твердыми, чтобы установить порядок, но они хватили через край, многое преувеличивают, в том числе положение дел с внутренней безопасностью, с тем, что нужно уничтожить идеологических противников, так они всех прикончат, никто не сможет согласиться с этим, в том числе и я, хотя первым был готов любой ценой способствовать путчу, когда у других еще и в голове не было ничего подобного, я первый аплодировал им, присутствовал во время «Те Deum» в соборе, и поэтому не могу согласиться, чтобы такое происходило на моей родине, чтобы люди исчезали, чтобы уводили силой мою внучку из дома, а я не мог бы помешать этому, ведь никогда ничего подобного здесь не происходило, поэтому, именно поэтому я должен был прийти поговорить с вами, Трансито. Никогда за эти пятьдесят лет я не представлял себе, что однажды я вынужден буду умолять вас на коленях, чтобы вы оказали мне услугу, помогли бы найти мою внучку, я смею просить вас об этом, потому что знаю о ваших связях с правительством, мне говорили о вас, я уверен, что никто лучше не знает важных людей в Вооруженных силах, я знаю, что вы устраиваете для них праздники и можете оказаться там, где мне никогда не быть, поэтому я прошу вас сделать что-нибудь для моей внучки, пока не поздно, потому что уже несколько недель как я не сплю, я побывал во всех учреждениях, во всех министерствах, у всех старых друзей, и никто не смог мне помочь, они уже не хотят принимать меня, заставляют ждать часами в приемной, — меня, кто принес столько пользы этим людям; пожалуйста, Трансито, просите у меня, что хотите, я все еще богат, несмотря на то, что в годы правления левых дела у меня шли со скрипом, у меня отняли землю, несомненно, вы знали об этом, должно быть, видели по телевидению и читали в газетах, был скандал, эти невежественные крестьяне съели моих быков-производителей и заставили моих скакунов таскать плуг, меньше чем за три года Лас Трес Мариас превратилось в руины, но теперь у меня там трактора и я снова поднимаю имение, как я уже сделал это однажды, когда был молод, это же я делаю и сейчас, когда так стар, но еще не беспомощен, в то время как эти несчастные, которые назывались хозяевами моей земли, моей, умирают с голоду, как бродяги, в поисках жалкой работенки, чтобы как-то выжить, несчастные, они не были виноваты, их обманули этой проклятой аграрной реформой, в глубине души я простил их и хотел бы, чтобы они вернулись в Лас Трес Мариас, я даже дал объявления в газеты, приглашая их, когда-нибудь они вернутся и мне ничего не останется, как протянуть им руку, они ведь как дети, впрочем, не за тем я пришел говорить с вами, Трансито, я не хочу отнимать у вас время, главное то, что у меня сейчас хорошо идут дела, ветер снова дует в мои паруса, поэтому я могу дать вам все, что попросите, лишь бы вы нашли мою внучку, прежде чем какой-нибудь сумасшедший опять пришлет мне отрезанные пальцы или уши и сведет меня с ума или доведет до инфаркта, простите, что я говорю так бессвязно, что у меня дрожат руки, я очень взволнован, я не могу объяснить, что произошло: почтовая бандероль, а в ней три человеческих пальца, ампутированных, зловещая шутка, которая заставляет вспомнить давнее происшествие, но эти воспоминания ничего общего не имеют с Альбой, моя внучка тогда еще даже не родилась; без сомнения, у меня много врагов, все политики имеют врагов, это неудивительно, что какой-то ненормальный готов добить меня, посылая пальцы почтой именно в тот момент, когда я в отчаянии из-за ареста Альбы, он хочет, чтобы у меня из головы не выходили жуткие мысли, в то время как силы мои уже на пределе, я исчерпал все возможности, если бы не так, я не решился бы беспокоить вас; пожалуйста, Трансито, ради нашей старой дружбы, сжальтесь надо мной, истерзанным несчастным стариком, сжальтесь и найдите мою внучку Альбу до того, как мне пришлют ее по кусочкам по почте. Я всхлипнул.

Трансито добилась своего теперешнего положения в том числе потому, что умела возвращать долги. Теперь она воспользовалась тайным знакомством с теми, кто стоял у власти, чтобы вернуть мне пятьдесят песо, которые однажды я ей одолжил. Через два дня она позвонила мне по телефону.

— Это Трансито Сото, патрон. Я выполнила вашу просьбу, — сказала она.

Вчера вечером умер мой дедушка. Умер не как собака, чего он так боялся, а тихо, у меня на руках, путая меня с Кларой и временами с Розой, без боли, без тоски, в сознании, спокойный, такой светлый, как никогда, и счастливый. Сейчас он лежит на паруснике в синих водах, улыбающийся и тихий, а я пишу на столе красного дерева, который принадлежал моей бабушке. Я открыла занавеси синего шелка, чтобы утро вошло в дом и сделало радостной эту комнату. В старой клетке у окна снова поет канарейка, а с пола на меня смотрят стеклянные глаза Баррабаса. Мой дедушка рассказал мне, что Клара упала в обморок, когда он, чтобы доставить ей удовольствие, расстелил, как ковер, шкуру животного. Мы решили пойти в подвал поискать то, что осталось от бедного Баррабаса, величественного, несмотря на ход времени и заброшенность, и вернуть его на то самое место, куда полвека назад его положил дедушка для женщины, которую так любил.

— Давай оставим его здесь, где он всегда должен был лежать, — сказал дедушка.

Я вернулась домой сияющим зимним утром на двуколке, которую тащила худющая лошадь. Улица, с двойным рядом столетних каштанов и роскошных домов, казалась неподходящей декорацией для жалкого экипажа, но когда он остановился перед домом дедушки, то стал словно частью картины. «Великолепный дом на углу» был более грустным и старым, чем я помнила его, нелепым со всеми своими архитектурными чудачествами, претензией на французский стиль и фасадом, увитым чахлым плющом. Сад весь зарос сорной травой, и почти все калитки висели на сломанных петлях. Ворота были открыты как всегда. Я позвонила и спустя какое-то время услышала шорох приближающихся альпаргат. Незнакомая служанка открыла мне двери. Она смотрела на меня, не узнавая, а я почувствовала чудесный запах дерева в доме, где я родилась. На глаза навернулись слезы. Я побежала в библиотеку, думая, что дедушка ждет меня там, где бывал всегда, там он и сидел, устроившись в своем кресле. Меня поразило то, что он такой старый, такой маленький и дрожащий, сохранились только белая львиная грива и тяжелая серебряная трость. Мы крепко обнялись впервые за долгое время, бормоча «дедушка», «Альба», снова «дедушка», мы целовали друг друга, а когда он увидел мою руку, он заплакал и стал сыпать проклятьями и крушить тростью мебель, как делал это раньше, а я засмеялась, потому что он оказался не таким уж старым, не таким изможденным, каким показался мне поначалу.

В этот самый день дедушка заговорил о том, чтобы мы уехали из страны. Он боялся за меня. Но я объяснила, что не могу уехать, потому что вдали от этой земли мы стали бы похожи на деревья, которые спиливают под Рождество, на эти несчастные ели без корней, что стоят какое-то время, а потом умирают.

— Я не дурак, Альба, — сказал он, пристально глядя на меня. — Истинная причина, по которой ты хочешь остаться, это Мигель, правда?

Я испугалась. Ведь я никогда не говорила ему о Мигеле.

— С тех пор как я узнал его, я понял, что не сумею вытащить тебя отсюда, деточка, — грустно проговорил он.

— Ты его знаешь? Он жив, дедушка? — пристала я, схватив его за рукав пиджака.

— Он был жив на прошлой неделе, когда мы виделись с ним последний раз, — ответил он.

Дедушка рассказал мне, что после моего ареста однажды ночью в «великолепном доме на углу» появился Мигель. Дедушка едва не умер от апоплексического удара, но спустя несколько минут понял, что у них обоих одна общая цель: освободить меня. Потом Мигель часто приходил повидаться с ним, сопровождал его в поисках, и они объединили свои усилия, чтобы разыскать меня. Именно Мигелю пришла в голову мысль пойти к Трансито Сото, дедушка никогда бы не додумался.

— Послушайте меня, сеньор. Я знаю, в чьих руках власть в нашей стране. Мои люди внедрены повсюду. Если кто-то и может помочь сейчас Альбе, то только Трансито Сото, — уверял он.

— Если нам удастся вырвать ее из когтей полиции, сынок, она должна будет уехать отсюда. Уезжайте вместе. Я могу достать вам визы, и у вас не будет недостатка в деньгах, — предложил дедушка.

Но Мигель посмотрел на него, как на сумасшедшего, и постарался объяснить, что он должен выполнить свой долг и не может бежать.

— И я вынужден был смириться с мыслью, что ты останешься здесь, несмотря ни на что, — сказал