Похищенные продукты Альба переправляла в руки Мигеля, а тот раздавал их в поселках и на фабриках вместе со своими революционными памфлетами, призывающими к вооруженной борьбе и разгрому олигархии. Но никто не придавал им значения. Вокруг все были убеждены, что если к власти пришли легально, демократическим путем, никто не сможет отнять ее, по крайней мере, до ближайших президентских выборов.

— Они просто безумцы, не отдают себе отчета в том, что правые вооружаются! — объяснял Мигель Альбе.

Альба поверила ему. Она видела, как во дворе их дома разгружают среди ночи огромные деревянные ящики, а затем, совершенно тайно, их содержимое складывают под присмотром Труэбы в пустые комнаты. Ее дедушка, подобно ее матери, закрыл комнату на висячий замок и носил ключи на шее в том же замшевом мешочке, где всегда хранил зубы Клары. Альба рассказала об этом дяде Хайме, который, заключив перемирие со своим отцом, вернулся домой. «Я почти уверена, что это оружие», — заметила она. Хайме, который в это время был словно лунатик и продолжал пребывать в таком состоянии до того дня, когда его убили, не мог поверить в это. Но племянница так настаивала, что он решил поговорить с отцом за обедом. Сомнения развеялись вместе с ответом старика.

— В своем доме я делаю, что хочу, и привожу столько ящиков, сколько мне заблагорассудится! Перестаньте совать нос в мои дела! — прорычал сенатор Труэба, стукнув кулаком по столу, отчего заплясали хрустальные бокалы, и резко прервал разговор.

Этой ночью Альба появилась в книжном туннеле своего дяди и предложила ему поступить с оружием дедушки так же, как она действовала с провиантом своей матери. Так они и сделали. Остаток ночи они провели, проделывая дыру в стене смежной с арсеналом комнаты. Отверстие скрыли с одной стороны шкафом, а с другой таинственными ящиками. Вооружившись молотком и клещами, они проникли в запертую комнату. Альба, у которой уже был опыт в подобных делах, указала на самые нижние ящики, которые предложила вскрыть. Открыв их, они обнаружили отличное боевое снаряжение, отвечающее последнему слову техники. В течение нескольких дней они похитили все, что смогли, а пустые ящики заполнили камнями и составили в самый низ. Вместе они перетащили боевые пистолеты, короткие ручные пулеметы, винтовки и гранаты в комнату Хайме, пока Альба не смогла переправить их в футляре для своей виолончели в надежное место. Сенатор Труэба, видя, как его внучка тащит тяжелый футляр, и не подозревал, что внутри, под чехлом, перекатывались пули, которые столько стоили ему при пересечении границы и доставке домой. Альба собиралась передать конфискованное оружие Мигелю, но Хайме убедил ее, что тот был не меньшим террористом, чем ее дедушка, и что лучше так распорядиться оружием, чтобы оно никому не могло причинить зло. Они обсудили несколько вариантов, хотели было сбросить все в реку, но потом решили, что более практично закопать его в полиэтиленовых мешках в каком-нибудь надежном месте, на тот случай, если вдруг оно понадобится для более справедливого дела. Сенатор Труэба удивился, узнав, что его сын и внучка надумали совершить экскурсию в горы, потому что ни Хайме, ни Альба не возобновляли занятий спортом со времени обучения в английском колледже и никогда не проявляли склонности к трудностям восхождения по горам.

Субботним утром они уехали в одолженном джипе, взяв палатку, корзину с провизией и таинственный чемодан, который вынуждены были грузить вдвоем, потому что весил он как окоченевший покойник. В радостном возбуждении они добрались до того места, куда можно было проехать по дороге, а потом пересекли поле в поисках тихого пристанища среди поваленных деревьев. Здесь они сложили свои пожитки и неумело раскинули маленькую палатку, потом выкопали ямы и зарыли мешки, обозначив каждое захоронение горкой камней. В оставшиеся дни они ловили форель в реке, жарили ее на костре, сложенном из веток боярышника, бродили по холмам и вспоминали прошлое. Вечерами грели вино с корицей и сахаром и, завернувшись в пледы, чокались, представляя себе лицо дедушки, если бы тот узнал, что его ограбили, и смеялись до слез.

— Если бы ты не был моим дядей, я вышла бы за тебя замуж! — шутила Альба.

— А Мигель?

— Он стал бы моим любовником.

Хайме это не показалось забавным, и к концу путешествия он замкнулся в себе. Ночью каждый забрался в свой спальный мешок, они погасили керосиновую лампу и молчали. Альба быстро заснула, а Хайме до рассвета не сомкнул глаз. Ему нравилось говорить, что он считал Альбу как бы своей дочерью, но этой ночью он страшно удивился своему желанию быть не ее отцом, а просто Мигелем. Хайме вспоминал об Аманде и сожалел, что она уже не может тронуть его сердце. Он пытался воскресить в своей памяти жар этой безумной страсти, которую когда-то испытывал к ней, но уже не мог найти в себе прежних чувств. Он уже давно превратился в отшельника. Сперва он был рядом с Амандой, так как взялся ее лечить, и видел почти каждый день. Первое время длилась агония, пока не появилась возможность отказаться от лекарств. Аманда перестала курить, пить ликер и начала вести здоровую и упорядоченную жизнь, немного прибавила в весе, сделала короткую стрижку и снова стала подкрашивать свои огромные темные глаза, носить звенящие бусы и браслеты в трогательном желании вернуть смутный образ, который она хранила о себе самой. Она была влюблена. От депрессии она перешла в состояние постоянной эйфории, и Хайме стал центром этого взрыва эмоций. Огромное усилие воли, которое понадобилось ей, чтобы освободиться от тяжелой зависимости последних лет, она преподнесла ему как доказательство своей любви. Хайме не поощрял ее, но и не смел оттолкнуть, ибо считал, что иллюзия любви может помочь ей выздороветь. Он знал, что время для них было уже потеряно. Как только смог, Хайме попытался установить дистанцию между ними, оправдываясь тем, что давно стал холостяком, погибшим для любви. Ему достаточно было мимолетных встреч с безотказными сиделками больницы или печальных визитов в дома терпимости для торопливого удовлетворения желаний. Несмотря ни на что, он понимал, что некими узами связан с Амандой, которую так отчаянно жаждал в своей юности, но которая теперь уже не трогала его и не могла удержать рядом с собой. Она внушала ему только чувство сострадания, и это было самым сильным чувством, которое он мог теперь испытывать. За всю его жизнь, соприкасавшуюся с нищетой и болью, душа его не очерствела, наоборот, все более была открыта сопереживанию. Однажды, когда Аманда охватила его шею руками и сказала, что любит, он машинально обнял ее и с притворной страстью поцеловал, лишь бы она не заметила, что он не испытывает желания. Так он оказался в положении, свойственном тому возрасту, когда принято считать, что мужчина уже не способен на бурные страсти. «Я уже не гожусь для этого», — думал Хайме после изнурительных свиданий, когда Аманда, чтобы очаровать его, прибегала к изощренным любовным приемам, которые совершенно лишали их сил.

Отношения с Амандой и настойчивость Альбы толкали его на встречи с Мигелем. Часто Хайме не мог избежать их. Он делал все возможное, чтобы держаться безразлично, но Мигель в конце концов пленил его. Мигель возмужал и уже не казался экзальтированным мальчиком, хотя не изменил своим политическим симпатиям, продолжая считать, что без оружия в руках невозможно победить правых. Хайме не соглашался с ним, но не мог не восхищаться его сильным характером. Тем не менее он считал Мигеля одним из тех злых гениев, которыми владеет опасный идеализм и неподкупная чистота. Рядом с такими мужчинами все окрашивается горем, особенно судьба женщин, по несчастью полюбивших их. Хайме не разделял его идеологии, ибо был уверен, что левые экстремисты, подобные Мигелю, наносят Президенту больший вред, чем сторонники правых сил. Однако ничто не мешало Хайме испытывать к Мигелю симпатию, и он преклонялся перед силой его убеждений, его естественной веселостью, его нежностью и великодушием, а также готовностью отдать жизнь за идеалы, которые разделял и Хайме, хотя не чувствовал в себе решимости идти до конца.

Слыша рядом дыхание племянницы, Хайме провел эту ночь беспокойно, засыпать в спальном мешке было неудобно. Когда на следующий день он проснулся, она уже встала и разогрела на завтрак кофе. Дул свежий ветер, и солнце освещало золотыми лучами вершины гор. Альба обняла своего дядю и поцеловала, но тот не вытащил руки из карманов и не ответил на ласку. Он был смущен.