— Иван Карлыч, миленький! — закричал Тимоша и сел на постели. — Ну что ты! Это родители так, не подумав написали. Ты на них не сердись!

— Почему? — прошептал Иван Карлыч. — Почему у таких бессердечных людей родился не телефонный Булкин, а наш мальчик?

Пенсне дрожало в его лапке.

— Да ладно! — успокоил Сурка Будильник. — Написали и написали. Что с них возьмёшь! Слушайте дальше. Где это?.. Так, это «старый». Тьфу ты пропасть! Это «надоел»… Да что такое! Вот! «И мы купили тебе молодого, весёлого чижа, чтобы он своим пением приближал тебя к природе. А то, пока у нас нет машины, мы так редко бываем за городом!»

— Кого купили? — переспросил Иван Карлыч.

— Чижа купили какого-то, — недоуменно ответил Будильник.

— А где он? — спросил Тимоша.

— Вот именно: где? — Иван Карлыч с размаху посадил пенсне на нос. — Где этот чиж?

— Надо поискать. Раз написали, должен быть.

Тимоша решительно встал.

— Тапки! Тапки! — закричал Иван Карлыч.

Мальчик покорно вбил ноги в тапки и, волоча их по полу, как каторжник ядра, пошёл в комнату родителей. Иван Карлыч и Будильник двинулись следом.

На папином письменном столе был, как всегда, идеальный порядок, который наводила мама. Однако никакого чижа там не было.

У маминого зеркала, словно на боевом посту, как говорил папа, опять-таки в идеальном порядке выстроились тюбики с губной помадой, баночки с тенями и тушью, всякие склянки с кремами.

Но чижа и там не было.

Не было его и под широкой кроватью, где сиротливо пылились папины гантели, не было его и в шкафу, и на стеллажах с книгами.

— Где же чиж? — вопрошал, вскидывая пенсне, Иван Карлыч.

— Айда на кухню!

Кухня была предметом гордости и мамы, и папы. У мамы здесь, как и во всей квартире, был идеальный порядок, кастрюльки сияли никелированными боками, всевозможные баночки и коробочки для приправ громоздились в таком количестве, точно родители собирались в ближайшем будущем перейти на изготовление блюд только из одних приправ. Правда, Тимоша знал, что в этих коробочках можно найти всё что угодно — от мелких гвоздей до электрических пробок включительно, — но только не приправы.

Папа в своё время решил придать кухне вид деревенской избы. Одну стенку он обил закопчёнными досками, чтобы в кухне, как он говорил, сформировались разные зоны — зона приготовления и зона принятия пищи. А со временем, может, выкроилась бы и третья зона — послеобеденного отдыха.

Все зоны должны были пересекаться у кухонного стола. Вот здесь-то, на кухонном столе, Будильник, Тимоша и Иван Карлыч увидели клетку, накрытую большим пёстрым маминым платком.

Тимоша торопливо стащил платок с металлических прутьев.

И тут все трое ахнули!

Клетка была снаружи так густо оклеена цветными вырезками из рекламных проспектов и иностранных журналов, что невозможно было разглядеть, кто внутри.

На фотографиях сверкали никелем и лаком мотоциклы, матово чернели магнитофоны, свернувшись улитками, громоздились наушники, оскаливались клавишами какие-то неведомые музыкальные инструменты.

Надписи на всех языках рябили в глазах так густо, что и дверца не сразу отыскалась.

Иван Карлыч осторожно постучал в эту заклеенную дверцу:

— Алло… Алло… Простите…

В клетке что-то зашуршало, и хриплый голос не очень-то вежливо спросил:

— Чего надо?

Не успели они ответить, как дверца распахнулась и в её проёме появился (а может, появилась?)… А вот кто появился, было трудно сказать! Тут Тимоша, Сурок и Будильник ахнули во второй раз.

На том, кто стоял на пороге клетки, были джинсы с таким количеством заклёпок, точно это были не штаны, а по крайней мере паровоз, и футболка с картинками и надписями, такими же, как на стенах клетки… Чего только на ней не было нарисовано: криворотые молодцы лупцевали друг друга босыми ногами, скалились зубастые тигры, наяривали на гитарах лихие певцы. А поверх всего шла густая надпись: MONTANA.

Существо встряхнулось и зазвенело цепочками. Их на его груди и на штанах болталось столько, что с их помощью, пожалуй, можно было поставить на якоря весь торговый флот.

Иван Карлыч, Тимоша и Будильник только рты разинули.

Существо резво повело клювом, оглядело всех сбоку нахальным круглым глазом и уставилось на Ивана Карлыча.

— Дед, продай очки!

— Что? — растерялся Иван Карлыч.

— Очки! — сказало существо и длинно сплюнуло, чуть не попав в циферблат Будильника. — Могу сменяться! Что просишь?

— У вас плохо со зрением? — посочувствовал Тимоша.

— Со зрением — нормалёк. Это для прикида.

— Для чего? — не понял Иван Карлыч.

— Ну, я этот утиль на нос цепляю, — пояснило существо, — и все в отпаде!

Иван Карлыч запыхтел от негодования, возмущённо затряс щеками.

— Это, молодой человек, — он гордо вскинул голову, — будет нам известно, не очки! Это пенсне!

— Не хочешь меняться — подари! — невозмутимо продолжало существо.

Иван Карлыч задрожал, выпятил грудь и вдруг, срываясь на визг, выкрикнул:

— Перебьёшься! Х-х-х-х-ха-ам!

Существо мгновенно сникло и смиренно чирикнуло:

— Молчу.

Иван Карлыч надел на нос пенсне и, глядя на нахала как бы с очень большой высоты, спросил:

— Так это вы чиж «молодой и весёлый»?

— Ну! — мотнул головой Чижик.

— Ну-с, молодой человек, давайте, так сказать, приближайте нас к природе…

— Я что, фокусник? — зачирикал Чижик. — До «Природы», может, час на точиле пилить. Тоже сказанул: «приближай».

Он шмыгнул клювом, хмыкнул и сплюнул.

Иван Карлыч озадаченно переглянулся с Будильником, потом снял с носа пенсне и зачем-то стал его протирать.

— То есть я совершенно не понимаю… — бормотал он. — Отказываюсь понимать, с позволения сказать, этот щебет. Что за точило? Почему на нём нужно пилить?..

— Ну вы все что, воще?

Чижик покрутил жиденькими крылышками у виска и присвистнул.

— Вот так «Руслан», — принялся растолковывать он. — Ну, «Руслан», где плавают. Вот так «Океан», где хек с минтаем. А вот так, — Чижик протопал пять шагов в сторону на тоненьких ножках, — вот так «Природа». Здоровая такая! Современная!

Иван Карлыч открывал рот, как рыба, вытащенная на берег.