Заныло сердце, как увидел бедную — согнулась до земли от рюкзака, но на нее, на бабу неприметную, с барачной крыши зарились зэка. Торчал я перед вахтою взволнованно, там надзиратель делал бабе шмон. Но было мною в письмах растолковано, как под подол притырить самогон. И завели нас в комнату свидания, дуреха ни жива и ни мертва, а я, как на судебном заседании, краснел и перепутывал слова. Она присела, милая, на лавочку,а я присел на старенький матрац.Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,позавчера — растратчик Моня Кац. Обоев синий цвет изрядно вылинял, в двери железной — кругленький глазок, в углу портрет товарища Калинина — молчит, как в нашей хате образок. Потолковали. Трахнул самогона я и самосаду закурил... Эх, жисть! Стели, жена, стели постель казенную да, как бывало, рядышком ложись. Дежурные в глазок бросают шуточки, кричат зэка тоскливо за окном: «Отдай, Степан, супругу на минуточку, на всех ее пожиже разведем». Ах, люди, люди, люди несерьезные, вам не хватает нервных докторов. Ведь здесь жена, а не быки колхозные огуливают вашинских коров. И зло берет, и чтой-то жалко каждого... Но с каждым не поделишься женой... На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою по рельсе железякою конвой. Давай, жена, по кружке на прощание, садись одна в зелененький вагон, не унывай, зимой дадут свидание, не забывай — да не меня, вот глупая, — не забывай, как прятать самогон.
1963
ВАГОННАЯ
Я белого света не видел.Отец был эсером, и вотЯгода на следствии маму обидел:он спать не давал ей четырнадцать суток,ударил ногою в живот.А это был, граждане, я, и проститеза то, что сегодня я слеп,
