– Ла илях илля миах ва Муххамед…
– Дост! Дост!
Наш офицер возле повешенного афганца… Улыбается… Я там был… Я это видел, но можно ли об этом писать? Никто об этом не пишет… Значит, нельзя. Если об этом не пишут, выходит, этого как бы не было. Так было или не было?»
Из напутствия командира:
– Подъем в горы. Если сорвёшься – не кричать. Падать молча, «живым» камнем. Только так можно спасти товарищей.
Когда смотришь с высокой скалы, то солнце так близко, кажется, можно взять руками.
До армии я прочёл книгу Александра Ферсмана «Воспоминание о камне». Помню, поразили слова: жизнь камня, память камня, голос камня, душа камня, тело камня, имя камня… Я не понимал, что о камне можно говорить как об одушевлённом предмете. А там открыл для себя, что на камень можно смотреть долго, как на воду и огонь.
Из поучений:
– В зверя надо стрелять немножко вперёд, а то он твою пулю проскочит. И в бегущего человека тоже…
Был ли страх? Был. У сапёров в первые пять минут. У вертолётчиков – пока бегут к машине. У нас, в пехоте, – пока кто-то первый не выстрелит.
Подъем в горы… С утра и до поздней ночи… Усталость такая, что тошнит, рвёт. Сначала свинцом наливаются ноги, затем руки, руки начинают подрагивать в суставах.
Один упал:
– Застрелите меня! Не могу идти…
Вцепились в него втроём, тащим.
– Бросьте меня, ребята! Застрелите!
– Сука, мы тебя пристрелили бы… Но у тебя мама дома…
– Застрелите!!!
Мучит жажда. Уже на полпути у всех пустые фляжки. Высовывается изо рта язык, висит, его назад не засунешь. Как-то мы ещё умудрялись курить. Поднимаемся до снега, ищем, где талая вода – из лужи пьём, грызём лёд зубами. Про хлорные таблетки все забыли. Какая там ампула с марганцовкой? Дополз и лижешь снег… Пулемёт сзади строчит, а ты из лужи пьёшь… Захлёбываешься, а то убьют – и не напьёшься. Мёртвый лежит лицом в воду, кажется, пьёт.
Я теперь как сторонний наблюдатель… Из сегодняшнего дня смотрю туда… Каким был там? Я не ответил вам на главный вопрос: как попал в Афганистан? Сам попросил направить меня на помощь афганскому народу. Тогда по телевизору показывали, по радио говорили, в газетах писали о революции… Что мы должны помочь… Собирался на войну… Учился каратэ… Ударить первый раз в лицо – это непросто. До хруста. Надо какую-то пограничную черту в себе перешагнуть – и хрясь!
Первый убитый… Афганский мальчик, лет семи… Лежал, раскинув руки, как во сне… И рядом развёрнутое брюхо застывшей лошади… В чем повинны дети? В чем повинны животные?
Из «афганской» песни:
Скажи, зачем и для кого отдали жизнь они свою?
Зачем в атаку взвод пошёл под пулемётную струю?
Вернулся и два года во сне хоронил себя… А то просыпаюсь в страхе: застрелиться нечем!
Друзей интересовало: награды есть? Ранения есть? Стрелял? Я пытался рассказать о том, что перечувствовал, интереса никакого. Стал пить… Один… Третий тост… Молча… За тех, кто погиб… За Юрку… А мог его спасти… Мы вместе лежали в кабульском госпитале… У меня царапина на плече, контузия, а у него не было ног… Много ребят лежало без ног, без рук… Курят, отпускают шуточки… Там они в порядке… Но в Союз не хотят, до последнего просят, чтобы их оставили… Возвращаться страшно… В Союзе начинается другая жизнь… Юрка в день отправки в аэропорт вскрыл себе в туалете вены…
Убеждал его (мы играли по вечерам в шахматы):
– Юрка, не падай духом. А Алексей Мересьев? Ты читал «Повесть о настоящем человеке»?
– Меня очень красивая девушка ждёт… Иногда я ненавижу всех, кого встречаю на улице, вижу у окна. Еле сдерживаю себя… Хорошо, что на таможне у нас отбирают оружие, гранаты… Мы сделали своё дело, теперь нас можно забыть? Юрку тоже?
Ночью проснусь и не могу сообразить: то ли я здесь, то ли я там? Кто-то сказал, что сумасшедшие – это изумившиеся люди? Живу как сторонний наблюдатель… У меня есть жена, ребёнок… Я любил раньше голубей… Утро любил… Теперь как сторонний наблюдатель… Что угодно бы отдал, только бы вернуть мне радость…»
«Дочка пришла из школы и говорит:
– Мама, никто не верит, что ты была в Афганистане.
