Нельзя безумному запретить безумие его… Одни говорят – мы вышли из чистилища, другие – из помойной ямы… Чума на оба ваших дома! Я жить хочу! Я любить хочу! У меня скоро родится сын… Я назову его Алёшкой. Имя друга… До смерти не забуду, как я его нёс… Отдельно голова. Отдельно руки, ноги… Сдёрнутая кожа… Родится девочка, все равно будет Алёшка…
Все глупо? Да? Но мы же не струсили. Не обманули вас? Больше не позвоню… Человек с глазами на затылке идти не может. Я все забыл… забыл… забыл… Нельзя безумному запретить безумие его… Нет, я не застрелюсь… У меня будет сын… Алёшка… Я жить хочу! Все! Прощай!
«Многие говорят теперь, что все было зря. Хотят и нам внушить. Над могилами повесьте таблички, выбейте на камнях, что все было зря!
Мы ещё там гибли, а нас уже здесь судили. Раненых привозили в Союз и разгружали на задворках аэропорта, чтобы народ не заметил. Скажете, что это было вчера? А это «вчера» было совсем недавно; в восемьдесят шестом я приехал в отпуск, и у меня спрашивали: вы там загораете, ловите рыбу, зарабатываете бешеные деньги? Откуда люди могли знать правду? Газеты молчали.
…Там даже воздух другой, мне этот воздух снится… Мы – оккупанты, пишут нынче в газетах. Если мы были оккупантами, почему мы их кормили, раздавали лекарства? Входим в кишлак – они радуются… Уходим – они тоже радуются… Я так и не понял: почему они всегда радовались?..
Едет автобус… Останавливаем: проверка! Сухой пистолетный выстрел… Мой боец падает лицом в песок… Переворачиваем его на спину: пуля в сердце попала… Я готов был их всех гранатомётом сечь. Обыскали: пистолета не нашли и никакого другого оружия… Одни женщины в автобусе… А мой боец падает лицом в песок…
Над могилами повесьте таблички, выбейте на камнях, что все было зря!
Шли как обычно… За несколько минут я вдруг потерял дар речи… Хотел крикнуть: «Стой!» – а не мог. Я продолжал идти… Вспышка!.. На какое-то время произошла потеря сознания, а затем – вижу себя на дне воронки… Пополз… Боли не было… Не хватало только сил ползти, меня все обгоняли… Метров четыреста ползли, а потом кто-то первый сказал: «Сядем. Уже в безопасности». Я хотел сесть, как все, и… тут только увидел, что у меня нет ног… Рванул к себе автомат, застрелюсь! У меня выхватили автомат… Кто-то сказал: «Майор без ног… Мне жалко майора…» Как я услышал слово «жалко», у меня боль пошла по всему телу… Я услышал такую страшную боль, что стал выть…
У меня до сих пор привычка ходить только по дороге, по асфальту. По тропинке в лесу не пойду. По траве все ещё боюсь ходить. Мягкая весенняя трава возле нашего дома, а мне все равно страшно.
В госпитале те, у кого нет обеих ног, просились в одну палату… Нас собралось четыре человека… Возле каждой койки две деревянные ноги, всего восемь деревянных ног… На двадцать третье февраля, в День Советской Армии, учительница привела к нам девочек-школьниц с цветами… Поздравить… Они стоят и плачут… Два дня никто в палате не ел… Молчали…
К одному родственничек было заявился, тортом нас угощал:
– Все было зря, ребята! Зря! Но ничего: пенсию дадут, целыми днями телевизор будете смотреть.
– Пошёл ты! – четыре костыля в него полетели.
Одного потом в туалете с петли сняли… Обкрутил шею простыней, хотел на оконной ручке повеситься… Получил письмо от девочки: «Знаешь, „афганцы“ уже не в моде…» А у него двух ног нет…
Над могилами повесьте таблички, выбейте на камнях, что все было зря!»
«Возвращалась с чувством, что долго хочу сидеть у зеркала и расчёсывать волосы. Хочу ребёнка родить, пелёнки стирать, слышать детский плач. А врачи не разрешили: „Сердце ваше не выдержит этой нагрузки“. Девочку свою я рожала тяжело. Делали кесарево сечение, потому что начался сердечный приступ. „Но никто не поймёт, – пришло письмо от подруги, – что болезни наши мы получили в Афганистане. Скажут, это же не ранение…“
И никто, наверное, не поверит, что в восемьдесят втором году меня, студентку-заочницу университета (училась на третьем курсе филологического факультета), вызвали в военкомат:
– Нужны медсёстры в Афганистане. Как вы к этому относитесь? Будете получать там полтора оклада. Плюс чеки.
– Но я учусь. – После окончания медицинского училища я работала медсестрой, но мечтала о другом – стать учительницей. Одни сразу находят своё призвание, а я первый раз ошиблась.
– Вы – комсомолка?
– Да.
– Подумайте.
– Я хочу учиться.
– Советуем подумать. А нет – позвоним в университет, скажем, какая вы комсомолка. Родина требует…
…В самолёте Ташкент – Кабул моей соседкой оказалась девушка, возвращавшаяся из отпуска:
– А утюг ты с собой взяла? Нет? А электрическую плитку?
– Я на войну еду…
– А, понятно, ещё одна романтическая дура. Книжек военных начиталась…
– Не люблю я военные книжки…
– Зачем тогда едешь?
Это проклятое «зачем» будет меня там преследовать все два года.
