еще срамят!

– Тася! – прикрикнул Иван. – Не суйся. У нас свой разговор.

– Как же не соваться-то? – чуть не плача проговорила жена Видякина. – Столько добра им делаем, а слова хорошего не услышишь. Один пришел – срамит, другой – срамит…

– Цыть! – разгневался Иван, и Настасья оборвалась на полуслове. – Тебя не спрашивают – ты не сплясывай.

Пухов невозмутимо стоял перед Видякиным и слушал семейную перепалку.

– Так, – сказал Иван, – на чем я остановился?

– На каменке, – подсказал Пухов.

– Так вот, еще нынче вокруг твоей избы завалинку подновлю да и столбы у ворот пора менять. А то стоят как пьяные, стыд-позор.

– Мне за них не стыдно. Все знают – инвалид живет, – отпарировал Пухов.

– А мне – стыдно! – резко сказал Видякин. – И так после леспромхоза тут не поселок, а балаган какой-то. На улице черт ногу сломит. Тебе вот, инвалиду, хорошо скакать по колоднику?

– Ничего, я привычный.

– Я – нет! – отрубил Видякин. – Как погляжу на эту мусорную свалку – душа болит!

– Если б у тебя за общественное дело так болела, – вздохнул Пухов.

– Это что, по-твоему, – личное?

– Какое ж еще? Помог бы вредителей с болота турнуть – вот было бы общественное.

– Ах вон оно что! – протянул Видякин и враз как-то подобрел, даже усмехнулся. – Так бы сразу и сказал… Вам с Завхозом мало было стрельбы на дороге? Еще что-то задумали?

Пухов смутился:

– Это он все… Я с ним ошибочно пошел. Поддался, так сказать… Ошибочную линию повел…

– Наконец-то хоть один образумился, – сказал Иван. – Чудаки, ей-богу. Жизнь прожили, уважаемые люди…

– Ты меня с ним не равняй, – хмуро сказал Пухов. – И рядом не ставь. Обидел он меня, смертельно, можно сказать…

– И не токо вас, дедушка, – как ни в чем не бывало подхватила Настасья. – И нас с Ваней тоже обидел.

– Ну-ка! – сурово сказал Видякин, отчего жена его умолкла.

– Я теперь в область собрался, – признался Пухов. – И если у тебя, Иван, частная собственность общественное самосознание не доела, поехали со мной.

– Ух ты, как ты здорово говоришь-то, – то ли одобрил, то ли удивился Видякин. – А в области что делать станем?

– Общественность поднимать, – заявил Пухов. – Завхоз жалобы пишет, с ружьем бегает, а мы с тобой – законным путем требовать станем. Если надо – ученых поднимем, газету…

– Так-так, ну? – заинтересовался Видякин. – А дальше как?

– Привезем сюда и покажем! – вдохновился Пухов. – И потребуем порядка. Мы здесь в Алейке хозяева, а потому не жаловаться должны, а законно требовать!

Видякин подумал и причмокнул языком.

– Не выйдет. Жалко, но не выйдет: общественность – это не взвод, ее по команде в атаку не поднимешь.

– А если во все колокола? Будто на пожар, а?

– Только шуму наделаешь. И неразбериху. Потом виноват останешься. Это не дело.

– Что, по-твоему, дело? Столбы у ворот поправлять? – съязвил Пухов. – На болоте порядку нет, а ему – не дело! Вот из-за таких, как ты, Иван, мы до самых стен Сталинграда отступали. Пока кто-то не нашелся и не крикнул: «За Волгой земли нету!» И сейчас нам орать надо! Враг-то – вон он!

Иван обидчиво поджал губы, сморщил широкий лоб, вздохнул.

– Тут ко мне Никита Иваныч заходил, с жалобой… Я ему стал говорить – он не понял, даже слушать не захотел…

– Срамил токо, – подтвердила Видячиха. – Распоследними словами.

– Ты должен понять, – громче сказал Иван и глянул на жену. – Все-таки офицер в отставке и бывший депутат… Вот когда-то давно, еще до революции, были народники. Слыхал, нет? Борцы, значит, за свободу народа. Они в наши края в ссылку попадали…

– Ну, слыхал, – с гордостью сказал Пухов.

– Знаешь, почему они тогда революцию не смогли сделать?

– Почему?

– А вот это самое общественное сознание не созрело еще. – Иван сощурился и глянул в лицо Пухову. – Народ-то свободы ох как хотел. Жаждал прямо, угнетенный, страдал, как вы сейчас с Завхозом страдаете. А сознания-то – нету. Понял?

– Ну…

– Это, дед, историей доказано, – продолжал Иван. – Хотеть-то мы можем, но пока в наших головах не поспело – никого не поднимешь. У нас про защиту родной природы вон сколько пишут, толкуют, а защищать ее рановато… Вот ты хлеб из печки достал, глянул – не спекся еще. Куда его денешь? Сырой-то для пищи годится, но есть его муторно. Так куда его? А назад, в печку! Чтоб допекся. Понимаешь, нет?

– Давай-давай, – задиристо сказал Пухов, скрипя от нетерпения протезом. – Я потом тоже скажу.

– Во. А пока общественное сознание допекается, на защиту родной природы выступают вроде как народники. В одиночку сражаются. Тут хоть заорись – никого не поднимешь. Шуметь будут, а пойти не пойдут.

– И когда, по-твоему, оно созреет? – подозрительно спросил Пухов.

– А когда дышать станет нечем, – вздохнул Видякин. – В некоторых капиталистических державах оно уже созрело. Взялись защищать.

– Ага! – обрадованно воскликнул Пухов и прищурился. – Я тебя раскусил, Иван, понял… Выходит, у них раньше нашего созрело, да? Выходит, капиталисты умнее нас, так по-твоему?.. Это ты с какого голоса поешь?

– Как с какого? – растерялся Иван. – Я тебе хотел растолковать, ну… Как бы по Марксу… По философии…

– Э нет, Ваня, я бдительности не теряю, – перебил Пухов. – «Капиталисты хватились природу защищать, а мы еще нет» – твои слова? «У них сознание созрело, а у нас – нет» – твои?

– Мои. Так я хотел сказать, что они у себя родную природу уже так отравили – дышать нечем, – нашелся Видякин. – Их приперло к стенке! Хочешь не хочешь – защищать приходится. А у нас страна большая, всякой природы много и воздуху много. Пока все это травят, сознание, глядишь, и созреет. Ты бы лучше газеты читал и всякую другую прессу. Там про это много пишут, ученые, писатели… Приходи – всегда дам. Я же всем даю почитать.

– Ты меня газетами не пугай! – Пухов погрозил костылем. – Я их в свое время начитался. А тебя я раскусил, Видякин. Ты и есть враг природы. Глубже тебя копнуть – так не только природы…

– Что ты мелешь-то? Что ты мелешь? – рассердился Иван. – Я тебе про законы развития сознания говорю. Они не мной придуманы, так ученые толкуют.

– Если уж ученые толкуют – значит, оно созрело! – отрезал Пухов. – И нечего здесь отсебятину пороть. Вот поеду и подниму общественность!

– Езжай! – зло отмахнулся Видякин, хватая топор. – Вам с Завхозом хоть кол на голове теши – все одно не доходит. Не знаю, на каком языке с вами разговаривать?

Пухов неожиданно обмяк и, сняв картуз, вытер лоб.

– На ученом вы не понимаете, – продолжал Иван. – Наука для вас – плюнуть да растереть… А ведь пожилые люди, старики. Где же ваша мудрость? Такую жизнь прожить, столько натерпеться, настрадаться, а выводов не сделать… Или вы с Завхозом все еще в том времени живете, когда можно было на горло взять? На испуг?.. Нет, мужики, забудьте его. Ты вот собрался общественность поднимать, а того не знаешь, что общество наше шагнуло далеко вперед, развитое стало, а значит, на горло не возьмешь, только дипломатией. Слыхал такое слово – компромисс?