же ощутил помеху — сильное электрическое поле, пронизывающее все пространство. Электростанция не работала, «Нива» с аккумулятором находилась слишком далеко отсюда, чтобы создавать такие помехи, впопыхах забытый фонарик на батарейках дал бы слабое, хотя тоже нежелательное излучение — других источников энергии не могло быть.

Тогда он встал и, осмотревшись, снял со стены чучело кабаньей головы. Микровидеокамера оказалась вмонтированной не вместо пластмассового глаза, что было бы естественно, а в ноздрю, и блок питания, вероятно, рассчитанный на многомесячную работу, был аккуратно вставлен в подлобную часть, вместо мозгов.

Это был тот самый аргумент, тайный приём, ещё не использованный «Горгоной»…

Он даже не понюхал принесённые со стола объедки и, как только закрылась дверь в «шайбу», ушёл подальше от пищи. Притом что был голоден.

Скоро из ямы высунулась крыса, почуяв хищника более крупного, проверила, испытала его реакцию, провоцируя на действие, но убедившись, что он не претендует на пищу, смело подбежала и стала есть. Через мгновение рядом оказалась ещё одна, а, спустя минуту, полтора десятка этих тварей с писком и клёкотом набросились на объедки.

Волчонок не шевельнулся, пока продолжалось пиршество. Когда же на бетонном полу ничего не осталось, он сделал бросок и в секунду успел придавить трех — остальные скрылись в яме.

Потом снова лёг на шкуру, положив тяжёлую голову между лап.

Он понял, что сотворил действие, которое вызвало гнев вожака. А причиной был укус, короткий режущий рывок, нанесённый человеческой самке, причём всего лишь — в доказательство своей приверженности и соблюдения законов стаи.

Когда рядом вожак, никто не имеет права прикасаться к волчонку, в том числе и ласкать: по его представлениям об иерархии стаи, он был вторым после вожака, и только потом уже все остальные волки — люди, машины, собаки и прочие твари. Но он почему-то разгневался и обошёлся с ним жёстко. Вероятно, в стае, где верховодил этот волк, были несколько иные законы, и теперь надо исправить положение — отыскать укушенную самку и зализать рану…

В этот миг он осознал: чтобы вернуть расположение вожака, требуется искупление вины.

Волчонок выбрался своим ходом из «шайбы», повертелся возле кочегарки, распутал следы — много было накручено, по несколько раз истоптано и перекрещено, так что пришлось проложить несколько кругов по базе, прежде чем отыскался свежайший. Опустив голову и больше не отрываясь от следа, он пришёл по нему к гостинице и затем к дому вожака и чуть ли не уткнулся в ноги самки. Та сидела на крыльце, подобрав колени к подбородку, и находилась в каком-то отстранённом оцепенении, однако же не спала, и глаза были открыты.

Он обнюхал её обувь, вернулся и ещё раз пробежал по следу; он отлично помнил запах укушенного им человека, ибо в момент удара клыками испытал вкус его крови. И ошибиться, спутать след было невозможно, однако перед ним сидела другая самка, к которой он никогда не прикасался, не рвал её руки и, несмотря на это, она имела совершенно одинаковый опознавательный запах с той, укушенной. Отскочив в сторону, он отфыркался, прочищая нос от всех посторонних ароматов, ещё раз сбегал к кочегарке, вынюхал там след, повертелся среди человеческих набродов и опять оказался возле дома вожака. Самка сидела в прежней позе, ничего не замечая вокруг, и тогда волчонок поднялся на крыльцо и, осторожно приблизившись, обнюхал руки: ран не было ни на одной, ни на другой.

— Ты кто? — спросила самка, глядя почему-то мимо — Ты ангел? Ты божий ангел? И пришёл за мной?

Он уловил запах её дыхания и в тот же миг отскочил в сторону: от самки, как от мёртвой, исходил Дух тлена, когда угасает не плоть, а жизненные силы. И в этом он почувствовал их различие, поскольку вместе с вкусом крови той, что посмела ласкать его в присутствии вожака стаи, вкусил её страсть к жизни.

— Эй, ты где? — самка, как слепая, протянула руку и ощупала пространство впереди себя. — Почему ты ушёл? Возьми меня!

Волчонок отбежал в траву и лёг, чтобы не достал источаемый самкой тленный дух. А она встала и пошла в его сторону с вытянутыми руками.

Она умирала при живой ещё плоти. Душа едва теплилась, так что оставляла в пространстве тонкий, водянистый след, не наполненный ничем, и сохранялся лишь стойкий запах тела, опознавательный запах самки. Она переступила дорожку, забрела в траву, как в воду, и нырнула на дно. Насторожившись, волчонок слушал её стоны — предсмертные, мучительные, и преодолев страх, осторожно приблизился к её изголовью. Самка корчилась, тряслась, будто от холода, сжималась в комок или вдруг распрямлялась, как пружина, вытягивалась до хруста костей и жалобно скулила при этом. Сильнейшая боль сосредоточилась у неё в позвоночнике и темени и теперь прорывалась сквозь черепную коробку.

Он не видел раны, не знал природы этой боли и потому интуитивно опасался её, но мертвеющая на глазах его сила жизни — та сила, что отделяет все живые существа от неживых, заставила волчонка делать то, что делал бы он, увидев открытую рану. Приблизившись, он лёг и стал вылизывать огненное темя, как бы лизал раскалённую сковородку, однако боль чёрным потоком устремилась ей в затылок и спину, отчего самка выгнулась дугой и закричала. Тогда волчонок разорвал куртку, блузку и принялся зализывать позвоночник. Через несколько минут унял крик боли, однако она продолжала корчиться, ворочать головой и мешать ему. Волчонок отскочил, слегка присел, будто перед броском, и зарычал, сам того не ведая, какую силу вкладывает в этот рык. Кажется, на короткий миг сотряслось пространство, замолкли птицы, перестали звенеть комары и разом оборвался бесконечный стрекот кузнечиков.

Самка замерла, скрючившись, затем медленно стала распрямляться, конвульсивные движения её становились слабее, короче, напоминая всхлипы наплакавшегося человека, и скоро вообще стихли. Тело, наконец, расслабилось, растеклось, и лишь мелко подрагивали кисти рук.

Спустя несколько минут успокоились и закрылись глаза. Она заснула, задышала ровно и лишь чуть- чуть постанывала от остывающей боли; волчонок же, вылизав огонь с головы и позвоночника, принялся за лицо, потом руки и в последнюю очередь вылизал ступни ног, стащив зубами туфли. Над спящей самкой забрезжил розоватый свет, словно от невидимой, скрытой тучами зари. И только после этого, широко разинув пасть и вывалив язык, как запалённый долгим бегом зверь, он пошёл на реку и в несколько приёмов долго пил и срыгивал воду, лёжа на сыром песке — так, словно отравился ядом.

Потом он снова вернулся к кочегарке, побродил возле входа в каморку, откуда в прошлый раз начинал поиск, и только забежав с другой стороны, к другим дверям, и переполошив гончих щенков за нею, порыскал вдоль тропинки, наконец почуял настоящий след. Он уже был староватым, плохо уловимым, иногда терялся, забитый пахучими травами и вёл по бездорожью к сетчатому забору. В лесу, где было меньше ветра и более застойный воздух, след оказался ярче, и волчонок потрусил рысью, не поднимая головы. Мало того, убегающая самка в некоторых местах хваталась за кустарник или высокую траву, оставляя мазки крови и острый, знакомый запах. Через некоторое время он «вошёл» в след, изучил всякие его проявления и теперь ориентировался на разные составляющие. Он почти отключился от других запахов, однако ему все время мешал след кормящего человека, путающийся за следом самки, слишком знакомый, привычный и потому сбивающий с толку.

Бежал он так около получаса, уже не по лесу, а по старой, зарастающей дороге, где на искомую, ещё довольно слабую нить наложилось много следов более свежих, в том числе и вожака — целый жгут тянулся по дорожному просвету до самой реки. И здесь все рассыпалось, разлетелось по сторонам, волчонок заметался, вынюхивая береговую кромку: несколько человек до него точно так же рыскали вдоль воды. Трижды он обернулся по большому кругу, распутывая хаотический клубок запахов, пока снова не перехватил след самки на торчащих из берега брёвнах.

Он вошёл в воду и сразу поплыл, будто всю жизнь тем и занимался, выскочив на другом берегу, отряхнулся и сразу же бросился искать выходной след. Между тем начало смеркаться, что ему не мешало, а напротив, спадающая жара меньше раздражала ноздри. И только он подхватил разреженную, прерывистую