– И учиться ей вовсе не обязательно, – продолжила сестра.
– Это тебя умницы Корриганы надоумили, – понимающе спросила я, – по принципу: зачем в этой жизни чего-то добиваться, все равно придется умирать?
– Это не Корриганы, это я сама, я с ними еще по этому поводу не разговаривала.
– А ты поговори, – предложила я, – может, они тебя еще чему-нибудь научат.
– Короче, хватит, – махнула Роза толстой рукой, – я устала с тобой спорить и бороться.
– А ты и не борись ни со мной, ни с Нэнси, а дай ей право на собственную жизнь.
– И проживет она свой век в мечтах о светлом и умопомрачительном счастье в будущей жизни и о том, что в этой будущей жизни некий непутевый Стив Рэндон наконец-то обратит на нее свое внимание. И они будут счастливы и неповторимы, между ними не будет никаких условностей и преград, а будет только солнце, море и золотой песок. Только вот что я тебе скажу, – наклонилась в мою сторону сестра, – я скажу, что даже если представить в самом сказочном сне, что он вдруг обратит внимание на вздыхающую по нему столько лет Нэнси, счастья у них все равно не будет.
– Это почему?
– Потому что между ними много условностей, барьеров и преград. Они – люди разных миров. Не говоря уже о том обстоятельстве, что он даже не подозревает о ее существовании.
– Так может, ты позволишь событиям развиваться так, как есть, и не будешь все еще больше усугублять?
– Я ничего не усугубляю, я спасаю свою дочь.
– От кого ты ее спасаешь, от нее самой?
– Да, – не задумываясь, ответила Роза, – от нее самой, от ее фантазий и от твоей литературы.
– Моя литература еще никому вреда не принесла. А что касается фантазий Нэнси, в них нет ничего противоестественного. Она хочет быть счастливой, и все. Только тебе это не понять, ты никогда не любила своего луковицу Вилли, и единственная мысль, которая согревала тебя всю жизнь, это то, что ты ничем не выделяешься из толпы, ты живешь как все, у тебя есть дом, семья и запеченный гусь в духовке по праздникам. Только это не твои представления о счастье, это общепринятые представления, а свои личные мечты ты закопала в огороде под кукурузой. Вспомни, как ты мечтала быть врачом, как ты плакала, когда наши родители не пустили тебя учиться в медицинский институт.
– Ничего страшного не произошло, как видишь, я прекрасно эту трагедию пережила.
И весь мир я все равно бы не спасла, но зато за спиной моего драгоценного Вилли я живу как за каменной стеной.
– Вот именно, ты прожила свою жизнь как за каменной стеной, так дай свободу хотя бы дочери.
– Ладно, милая, – опять махнула рукой сестра, – у нас все лето впереди для того, чтобы вести эти душещипательные разговоры, потому что Корриганы попросили нас только к сентябрю дать ответ. Так что у нас будет достаточно времени, чтобы прийти к общему знаменателю.
– Нэнси погибнет без свободы.
– Без свободы еще никто не погибал, а от свободы, по-моему, как раз погибнуть можно. Ты вспомни, сколько парней сваталось к тебе когда-то, ты самая красивая была, а что теперь? Живешь в своей свободе и целыми днями ждешь мужа чужой жены, а тебе уже за сорок, пора подводить итоги.
– Я не жду его целыми днями. Если он не придет, со мной ничего не случится.
Роза даже как-то обиделась.
– Почему с тобой ничего не случится? – поинтересовалась она.
– Потому что он и так всегда со мной.
– А-а, вон ты о чем.
Для нее такие отношения были за гранью ее понимания.
– Я знаю, что тебе трудно это понять, ты и представления не имеешь, что это такое.
– Конечно, куда мне, – вздохнула сестра, – это только вы с Нэнси – великие мастера довольствоваться безответными чувствами, а мне за моей глухой стеной по имени Вилли неведомы никакие эмоции, кроме огорчения по поводу подгоревшего гуся в духовке.
Я улыбнулась.
– Кстати, как он поживает, – поинтересовалась сестра, – твой великолепный Мэл Рэндон?
– Думаю, нормально.
– Он придет?
– Может, придет, – пожала плечами я.
– А что, может не прийти? – удивилась сестра.
– Да, может настать и такой момент в наших биографиях.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– У меня нет другого выхода.
Роза недоуменно пожала плечами, ее всегда удивляло мое спокойствие. Но бросаться ей на грудь и горько плакать оттого, что моя жизнь сложилась так, а не иначе, я не собиралась.
– За прошедшие два дня его раз пятьдесят показывали по телевизору, мой Вилли пытался подсчитать, да сбился, – сказала Роза, чтобы как-то меня поддержать, – а как сегодня? Его показывают сегодня?
– Уже не показывают, сегодня весь день показывают потоп на Двадцать второй улице.
– А-а, – кивнула сестра, – тоже весьма примечательное событие для нашего маленького городка.
Затем она еще немного посидела, повздыхала, позаглядывала в пустую чашку из-под кофе и, решив, что своим человеческим теплом и участием она меня на сегодня достаточно согрела, стала собираться домой.
– Я пошла, – сказала она, – а то я у тебя засиделась. А ты не скучай, заходи в гости, человек не должен постоянно быть один.
– Зайду как-нибудь, ты слишком обо мне не беспокойся.
Я проводила сестру до двери и помогла собрать ее многочисленные пакеты.
А потом я вышла из дома проводить ее взглядом до калитки и увидела, что розовое дерево почти совсем засохло и скоро настанет такой день, когда его в моем саду не будет больше никогда.
* * *
Три длинных и два коротких автомобильных гудка я услышала через два дня утром. Я мыла посуду, и у меня выпала чашка из рук. Она упала на пол и разбилась на тысячу мелких осколков, но это было уже неважно.
Я подошла к двери, но не стала ее открывать, а встала рядом, прислонившись спиной к стене, и закрыла глаза. Надо мной тут же нависла оглушающая тишина моего одинокого дома. Только стук моего сердца нарушал эту тишину.
Через некоторое время дверь отворилась, и я услышала чьи-то осторожные шаги и почувствовала теплое дыхание совсем близко. Знакомые сильные руки обняли меня, огромное теплое счастье поглотило, накрыло собой и разлилось по каждой клеточке моего уставшего тела.
– Слушай, бэби, – произнес голос Мэла Рэндона, – а вдруг это не я?
– Какой я тебе бэби, – сказала я, не открывая глаз, – мне уже давно за сорок.
По нахлынувшему на меня дыханию я поняла, что он смеется. Мэл осторожно постучал подушечками пальцев по моей щеке и сказал:
– Открой глаза.
– Ни за что, – сказала я.
Тогда он поднял меня на руки и понес в глубь дома. Я осторожно открыла глаза. О, эти его складки на лбу и морщинки около глаз. Нет ничего прекраснее на свете, чем видеть так близко рядом с собой лицо дорогого тебе человека.
Мэл положил меня на кровать.
– Ваше последнее слово, бэби? – сказал он мне, тяжело дыша.