— Госпожа Фишер? — повторил он. — Вы не супруга ли… не вдова человека, так трагически погибшего на днях?

— Да, это я, — прошептала дама.

Семен Исидорович приподнялся в кресле и крепко пожал руку госпоже Фишер.

— Я немного знал вашего покойного мужа, — глубоким негромким голосом сказал он. — Разрешите выразить вам мое искреннее сочувствие и соболезнование…

Дама низко наклонила голову. Семен Исидорович помолчал с минуту из участия.

— Могу ли я быть вам чем-либо полезен? Поверьте, все, что в моих силах…

— Да… Я хотела просить вас… Мне посоветовали обратиться к вам. Разумеется, я и прежде о вас слышала… Мне посоветовали обратиться к вам за руководством. В этом деле… — Голос ее дрогнул. — В этом ужасном деле мне придется… Я хотела просить вас быть моим представителем… Гражданским истцом…

Что-то неясное в душе Семена Исидоровича слегка отравило переполнявшую его радость. Мысль его заработала напряженно. Но это длилось лишь мгновенье. Семен Исидорович вдруг словно повернул в себе ключ. Теперь он смотрел на даму с неподдельным участием, с жалостью, почти с нежностью. Все лучшие свойства Кременецкого тотчас в нем пробуждались, когда клиент вверял ему свою участь. В кабинете наедине с клиентом, все равно как на заседании суда, Кременецкий становился талантливым, чутким, многое понимающим человеком. В нем проявлялась и всеми признанная за Семеном Исидоровичем безукоризненная корректность, и благородство тона, отсутствовавшие у него в обыденной жизни. Его интересы всецело сливались с интересами клиента. Тщеславие отходило на второй план, а соображения денежной выгоды и всегда были для него второстепенными. Кременецкий недаром так любил свое дело и так гордился судом.

— Сударыня, — сказал он мягко… — Простите, ваше имя-отчество? Елена Федоровна… Мое — Семен Исидорович… Елена Федоровна, я могу сказать вам лишь то, что отвечаю всегда, всем, ко мне обращающимся: расскажите мне ваше дело. Только узнав его в деталях, я могу дать вам ответ.

Кременецкий говорил искренно, — он нередко отказывался от выгодных дел, а дел грязных не принимал совершенно. Однако он чувствовал, что от этого дела едва ли откажется.

— Я поняла вас, Семен Сидорович, — ответила госпожа Фишер значительным тоном, точно он сказал нечто весьма загадочное. — Но я право не знаю, как начать, как все передать… Извините меня, ради Бога… Вы поймете мое волненье, это несчастье свалилось на меня так неожиданно…

— Несчастья всегда неожиданны, Елена Федоровна, — со вздохом, как выстраданную мысль, произнес Кременецкий первое, что пришло ему в голову. — Тогда не разрешите ли вы мне предлагать вам вопросы? Может быть, так вам будет легче…

— Да, пожалуйста, — поспешно сказала госпожа Фишер.

— Вы давно замужем?

— Восемь лет… С 1908 года.

— Заранее прошу извинить, если я коснусь тяжелых сторон жизни и воспоминаний. Но это необходимо… Вы были счастливы в супружеской жизни?

Елена Федоровна помолчала.

— Счастлива? Нет… Нет, я не была счастлива. Мой несчастный муж был гораздо старше меня. Он вел вдобавок такой образ жизни… Это вы, впрочем, знаете.

— Его образ жизни вызывал протесты с вашей стороны?

— Вначале да, потом я махнула рукой. Любви между нами все равно больше не было.

— Так, я понимаю. А прежде была любовь?

— Была… С его стороны, — сказала, вспыхнув, Елена Федоровна, и ее смущенье еще больше тронуло Кременецкого.

— Детей у вас не было?

Госпожа Фишер взглянула на него с удивлением.

— Нет, не было, — ответила она.

— Я понимаю, — повторил Семен Исидорович и тотчас с неудовольствием подумал, что здесь эти слова, собственно, были не совсем уместны. — Теперь разрешите спросить вас, — продолжал он, показывая интонацией, что переходит к самому больному вопросу. — Вы давно знаете того человека, который арестован по подозрению в убийстве вашего мужа? Этого Загряцкого?

— Да, давно, два года, — резко сказала дама.

Семен Исидорович замолчал, поглаживая большой нож из слоновой кости. Он слегка волновался, несмотря на многолетнюю привычку к разговорам на самые мрачные темы. По долгому опыту он знал, что вопросы в подобных случаях надо ставить осторожно. Для общей картины дела характер отношений между госпожой Фишер и Загряцким имел, конечно, огромное значение. Но Кременецкий был адвокатом, а не судьей и не следователем, и часто говорил, что, кроме интересов правосудия, для него существуют еще интересы клиента. Полная откровенность обвиняемого не всегда ему была выгодна, а защитника порою ставила в тяжелое положение. Поэтому Семен Исидорович, в разговорах с подзащитными, неизменно начиная с предложения рассказать все, старался не доводить их до полного сознания, если только по обстоятельствам дела не считал сознание на суде наиболее выгодным для своего клиента. Здесь, впрочем, он имел дело не с обвиняемым, а с потерпевшим. Но и в этом случае очень многое зависело от признаний госпожи Фишер. Быстро соображая обстоятельства дела, Кременецкий решил предоставить инициативу клиентке. Он ждал не менее минуты, внимательно глядя на Елену Федоровну. Она, однако, молчала, не сводя глаз с босого Толстого.

— Когда вы видели Загряцкого в последний раз?

— Мы в июне с ним вместе уехали из Петербурга в Ялту.

— Так, так, — произнес Кременецкий, точно находя это сообщение совершенно естественным. Он постучал о бювар головой Наполеона, составлявшей ручку ножа. — Разрешите прямо вас спросить: считаете ли вы Загряцкого виновником смерти вашего мужа?

— Этого я не знаю. Но считаю его низким, на все способным человеком, — с энергией в голосе сказала госпожа Фишер.

— На чем же основано такое ваше мнение?

— На знакомстве с Вячеславом Фадеевичем.

— Вячеслав Фадеевич это Загряцкий? Так… Но есть ли у вас какие-либо сведения или хотя бы предположения, которыми еще не располагает следствие?

— Об этом я сегодня уже все сказала…

— Кому?

— Следователю, господину Яценко.

— Ах, так вы уже были у следователя? Тогда, пожалуйста, изложите мне содержание вашей беседы с ним. О чем он вас расспрашивал?

— О моих отношениях с Вячеславом Фадеевичем. Я сказала ему, что он ошибается, как ошибались еще раньше многие другие… Тяжело, Семен Сидорович, говорить обо всем этом… — Она приложила к глазам платок. — Я совершенно измучена.

— Ради Бога, успокойтесь, Елена Федоровна. Если вам слишком тяжело, мы можем отложить наш разговор…

— Нет, ничего… Следователь ошибается… Загряцкий ухаживал за мною, как ухаживали многие… Я себя не обеляю и не оправдываю, Семен Сидорович. Но этот мосье Яценко ошибается. Вячеслав Фадеевич провожал меня в Ялту с согласия моего мужа, даже по его просьбе.

— Так, так, я понимаю… Когда же вы с ним расстались?

— Мы поссорились с ним… Я потом все вам расскажу… Я поймала его на том, что он читал мои письма. Разумеется, я вспылила, и мы расстались. Он вернулся в Петроград еще в июле.

— И с тех пор вы его не видали?

— Нет.

— Значит, с тех пор у вас с ним были дурные отношения?

— Да, дурные… Никаких отношений. Я больше не хотела его знать.

Кременецкий смотрел на нее удивленно.