представлять общественный интерес…
— Об этом уж позвольте судить мне, — сказал и ему с той же приятной интонацией дон Педро. — Так я на днях к вам приеду?
— На днях? Боюсь, что я должен буду уехать из Петрограда. Да вот, хотите, сегодня, сейчас я как раз свободен… Куй железо, пока горячо…
— Что?.. Не слышу… Что горячо?
— Я говорю: куй железо, пока горячо… Великолепно… Да, можно и через полчаса. Я вас жду… До скорого свиданья.
«Еще бы не горячо», — подумал, отходя от телефона, Альфред Исаевич. Он был убежден в том, что все люди, за самыми редкими исключениями, жаждут
«От адвокатуры возьму человек пять-шесть, — подумал дон Педро, садясь за стол для составления списка. — Собственно, есть много адвокатов поважнее Семы. Ну, да ничего, сойдет. От литературы… Кого же от литературы? Может быть, Короленко сейчас в городе… Политиков возьму штук десять, по партиям… От магистратуры уже обещано. Яценко хороший человек и не черносотенник… Но без фотографии: его мало знают… Надо еще кого-нибудь…» Дон Педро перебрал мысленно десятка два известных людей и тотчас некоторых забраковал: одни не подходили, другим он не желал делать одолжение. «От финансистов Нещеретов… А от науки? Никого как будто нет такого. Придется в Москву телефонировать Тимирязеву… — Журналистам Альфред Исаевич не уделил места в анкете: он недолюбливал известных журналистов. — Ну, где же тут Великобритания?.. Бьюкенен не даст… Разве того офицера попросить, что был у Кременецкого?.. Что ж, это будет очень хорошо…»
Составив список, дон Педро покинул редакцию и на извозчике отправился к Кременецкому.
Семен Исидорович ждал гостя в своем кабинете. Вечерний прием еще не начался. Сидя в кресле перед камином, у столика, на котором были приготовлены портвейн и сигары, Кременецкий читал книгу в кожаном переплете. Дверь кабинета была полуоткрыта: Тамара Матвеевна предполагала слушать из будуара ответы мужа.
— Старика Софокла перечитываю, — сказал гостю адвокат, кладя книгу на столик, — люблю, знаете, классиков. Читаешь, и так и хочется воскликнуть: «вы, нынешние, ну-тка!..»
— Н-да, конечно, — протянул неуверенно Альфред Исаевич. — Ух, холодно становится…
— Темь какая… Позвольте вам предложить портвейну, дражайший Альфред Исаевич… Ну-с, так что же именно вы желали бы от меня услышать?
— По моей инициативе, — начал дон Педро, — газета «Заря» задалась целью выяснить отношение русского общественного мнения, в лице его виднейших представителей, как политиков, так равно юристов, писателей, ученых, к проблеме англо-русских отношений в ее культурно-политическом разрезе. Значение этой жгучей проблемы в текущий момент мне вам, конечно, объяснять не приходится. Но аспектом данного вопроса и его, так сказать, рамками, мы вас, разумеется, не стесняем и, если вы предпочитаете высказаться об Англии и об ее культуре вообще, то я тоже буду рад довести ваши воззрения до сведения русского общества.
Дон Педро вынул книжку, открыл стилограф и с значительным видом взглянул на Семена Исидоровича.
— Что я могу сказать об Англии? — сказал со вздохом Кременецкий. — Англия дала миру свободу и Шекспира, этим, собственно, все сказано (стилограф дон Педро побежал по бумаге; Семен Исидорович остановился и дал возможность записать свое изречение). Лично я, как гражданин, воспитан… на идеалах британского конституционного строя… Как криминалист, я еще в стенах нашей alma mater… твердо запомнил слово глубокочтимого учителя моего, профессора Фойницкого («И. Я. Фойницкого», — продиктовал он): «современное уголовное право есть продукт правотворчества двух великих народов: английского и французского»… Это слово маститого ученого, твердо запавшее в душу… нам, безусым юнцам, стекавшимся со всех концов России… в столицу учиться праву и гражданственности… не раз вспоминалось мне и теперь в связи с трагическими событиями… свидетелями коих нам суждено было стать в связи с пламенем Лувена и развалинами Реймского Собора… Заметьте, я не принадлежу к огульным хулителям германской культуры… Мне довелось совершенствоваться в науке… в семинарах таких людей, как Куно Фишер и Еллинек… и никто не скорбел искреннее, нежели я, о том… что Германия Канта под пятой Гогенцоллернов стала Германией Круппа… Ничто не чуждо мне более, чем человеконенавистничество… и в мщении Канту за дела Круппа я вижу хулу на духа святого: Кант есть тот же Реймский Собор! — сказал Семен Исидорович и с торжеством взглянул на все быстрее писавшего журналиста… — Нет, я воздаю Кесарево Кесарю, но я не могу не думать и о том… что в классической стране неизбывных принципов права не могло быть сказано… святотатственное слово канцлера Бетмана-Гольвега о «клочке бумаги»…
В будуаре, сидя в кресле сбоку от полуоткрытой двери, Тамара Матвеевна вышивала по шелку, с наслаждением и гордостью слушая слова мужа.
Муся, в котиковой шубке, с горностаевыми шапочкой и муфтой, вошла в будуар. Мать быстро сделала ей знак, показывая глазами на дверь.
— Кто у папы? — спросила Муся, прислушиваясь к голосу отца.
— Интервьюер от газеты «Заря», — значительно подняв брови, ответила шепотом Тамара Матвеевна. Муся изобразила на лице ужас и восхищенье.
— В-видал миндал? — сказала она. Муся как раз накануне слышала это выражение от молодого поэта. — Что ему нужно?
— Влияние английской культуры на русскую в настоящем, прошлом и будущем, — одним духом прошептала Тамара Матвеевна.
— Господи! Да ведь папа об этом знает столько же, сколько я… Уж лучше я дам ему интервью, я хоть по-английски говорю.
Мать строго на нее посмотрела, Муся вздохнула.
«…повелительным образом указывает нам… сближение с великими демократиями запада…» — донесся из кабинета медленно диктующий голос адвоката.
— Мама, я еду кататься, мы условились с Глашей… Ах, да это дон Педро у папы, что же вы не сказали?.. Разве он пишет в «Заре»? Мама, можно зайти к ним послушать? Я помогу папе.
— Да ты с ума сошла! Разумеется, нельзя.
На пороге будуара показался Семен Исидорович. У него был сдержанно-взволнованный вид.
— Меsdames, — громко сказал он шутливым тоном. — Нельзя ли разыскать какую-нибудь мою фотографию? Газета «Заря», видите ли, зачем-то желает увековечить мои черты… Дай, золото, предпоследнюю, Буасона, — тихо добавил он жене. Тамара Матвеевна вспыхнула от радости.
— Я сейчас достану, — сказала она и поспешно поплыла к двери.
— Возьмите, мама, ту карточку, где мы сняты с папой в Кисловодске, — посоветовала Муся, — я хочу, чтобы и меня поместили в «Заре». Нельзя, папа?.. Дон Педро! — вдруг пропела она. — О, дон Педро, покажитесь, ради Бога, о, дон Педро…
На пороге комнаты, сияя улыбкой, появился Певзнер.
— Тамара Матвеевна… Мадмуазель, — сказал он, расшаркиваясь.
— Здравствуйте, дон Педро. Я хочу дать вам интервью о влиянии английской культуры. Этот вопрос давно меня волнует… В прошлом, в настоящем и в будущем… Вы поместите, да? Но непременно с портретом.
— Мадмуазель, ничто не могло бы лучше украсить нашу газету, — галантно сказал дон Педро. Кременецкий снисходительно улыбался.
— Вот разве эту взять? — сказала Тамара Матвеевна, появляясь вновь в будуаре и показывая большую фотографию, в которой Кременецкий был снят в кабинете за письменным столом, с босым Толстым на фоне.
— Ну, и ладно, эту, так эту, — небрежно заметил Кременецкий. — Разрешите вам презентовать сию
