— И никто тебе ничего не сказал?

— Из-за шмотья? Да они до смерти рады, что это не наркота, вот и все.

— Господи помилуй!

— Да, Лёка, ты вчера на кладбище была?

— На кладбище? Нет, а почему ты спросила?

— Понимаешь, мы с Лизаней вчера в Донской монастырь мотались…

— Зачем это?

— Лизаня покреститься хочет, а одна пойти стеснялась, ну я с ней тоже пошла. А потом мы на кладбище заглянули, я там у тетки цветочков купила деду на могилку…

Она не устает меня поражать!

— Понимаешь, там на могиле такие шикарные хризантемы стояли, даже странно, что их еще не уперли. Рублей на тыщу наверное… Белые… Лохматые. От кого это?

— Понятия не имею. Но с другой стороны, мало ли кто мог прийти к нему на могилу. У него же было много друзей.

— И баб, наверное, тоже…

— А зачем, собственно, ты мне это говоришь?

— Низачем, просто интересно, кто туда еще ходит кроме тебя?

Мне вдруг показалось, что все это она придумала на месте, чтобы отвлечь мое внимание. Гадко, жестоко… Ничего, вырастет, потеряет любимого человека, тогда поймет. И все же в последнее время она меня пугает. Особенно я опасаюсь этой поездки. Она явно что-то затевает… Но что? Я решила обратиться к брату. Он отлично ладит со Стаськой. Пусть попробует расколоть ее. Может, ему она скажет или попросту проговорится. Он лучше меня сможет найти к ней подход. А то я в последнее время часто пасую перед ней. И не успела я об этом подумать, как Гера позвонил мне.

— Как дела, сестричка?

— Герка, ты мне нужен!

— Я всегда и всем нужен! В моем возрасте это прекрасно! А то многие мои сверстники жалуются, что уже никому не нужны! Так что стряслось? Опять наша крошка что-то натворила?

— Она все время что-то творит, и мне страшно. Я прошу, пообщайся с ней без меня, попробуй выведать, что она замышляет.

— А она что-то замышляет?

— Мне кажется, да. Она явно что-то удумала.

— Но в какой области?

— Боюсь, она хочет как-то… отомстить матери… как-то напакостить ей…

— С чего ты взяла? Только не шмыгай носом, а то разревешься. Ладно, давай я завтра часиков в двенадцать-тринадцать к тебе заеду, мы поговорим, я дождусь ее из школы и приглашу в кафе. Ты в это время свободна?

— Да!

— Вот и отлично, договорились. Только, чтобы она ничего не заподозрила, я приглашу вас обеих, а ты откажись, скажи, что не можешь.

— Я и вправду не могу завтра, у меня парикмахерская в четыре.

— Великолепно!

Так мы и сделали, Стаська с восторгом согласилась пойти с ним в кафе. А вечером он позвонил мне.

— Лёка, она молчит как партизанка! Я к ней и так и эдак подъезжал, все напрасно. Наконец я напрямую спросил, почему она вдруг решилась ехать к матери.

— И что она ответила?

— Привожу ответ дословно: «Меня пробила эта фотка с холмами. Хочу собственноглазно увидеть зеленые холмы Калифорнии!»

— Дались ей эти холмы!

— Ну я спросил, не лучше ли отложить поездку, все-таки выпускной класс.

— А она?

— Ни в какую! Летом, говорит, эти холмы желтеют, она узнавала. Ну, еще сказала, что в конце концов пусть Мамалыга порадуется.

Пусть это будет ей свадебным подарком. Короче, Лёка, у меня было ощущение, что я бьюсь головой об стенку. Непрошибаемо! Никогда раньше мне не было с ней так трудно…

— Но тебе не показалось, что она что-то затевает?

— То-то и оно, что я в этом убежден!

— И что же мне делать? Отменить поездку, сдать билеты?

— Боюсь, что это самый правильный выход…

— Но я не смогу, я так хочу видеть Адьку… Она же моя дочь… Я все эти годы просто не позволяла себе этого, но сейчас, когда все стало так реально… Я не смогу отказаться.

— Тогда езжай, но просто будь начеку. К тому же вполне возможно, что Стаська, попав в Америку, увидев мать, рассиропится, все простит и будет просто наслаждаться жизнью. К тому же что такое особенное она может задумать? Не убийство же!

— Господи, Гера, что ты говоришь?

— Ну в том-то и дело. Скорее всего ее планы связаны с покорением Голливуда. На мой взгляд, это ближе к реальности. Может, она задумала остаться в Америке…

— Боже упаси!

— Да почему? Америка может ее многому научить.

— Даже слышать об этом не желаю.

— По-моему, наша Стаська ничем не хуже многих голливудских девиц, например, Миллы Иовович или других…

— Ты меня дразнишь? Надеюсь, ты ей эти свои идеи не развивал?

— Да что ты! Я в этот раз чувствовал себя с ней полным идиотом. Понимаешь, самый трудный возраст, лет тринадцать-четырнадцать, она вроде прошла спокойно…

— Мне тоже так казалось.

— Я тут поразмышлял… А может, все это связано с каким-то парнем, а? Может, это сексуальные проблемы? Или же она перед парнем выпендриться хочет — мол, я такая крутая, у меня мать в Америке, я к ней на свадьбу еду… Не хотелось бы, конечно, думать, что в нашей семье выросла такая дурища, но, с другой стороны, в семнадцать лет все девки — дурищи. Ты, кстати, тоже была набитой дурой в ее годы. Знаешь, ты погляди в эту сторону, может, все ее задумки не с Адькой связаны, а с каким-то хахалем? Кстати, и деньги она, вполне возможно, не на тряпки собирает, а на крутой подарок этому парню…

— Да что-то я никакого парня на горизонте не вижу.

— Ну, милая моя, мало ли чего ты не видишь. А я вот голову дам на отсечение, что она уже не девица.

— Что? — ахнула я.

— А что ты так пугаешься? Это только нормально в ее возрасте.

— Ты придуриваешься или дразнишь меня? Ты не знаешь, чем это грозит? — рассвирепела я. — Тебе хорошо, у тебя два сына, и те давно взрослые, а я… у меня.

— Прекрати истерику! Все равно это должно случиться, если уже не случилось. Не хочешь же ты, чтобы она осталась старой девой?

— Нет, больше всего на свете я хочу, чтобы она вышла замуж за нормального хорошего парня.

— Ишь чего захотела! Как это было у кого-то из классиков: «Зять — это любезный молодой человек, который берет на себя расходы по содержанию моей внучки?»

— У классика была не внучка, а дочь.

— Ну, кажется, этот любезный молодой человек у тебя уже появился за океаном.

— Дай-то бог, чтобы у Адьки все было хорошо, чтобы такие жертвы не пропали даром… Господи, Герочка, я так хочу ее видеть…