Он, нагнувшись, сказал что-то веселое, слов было не разобрать. А потом наступил штиблетом на раздробленный локоть. Раздался вопль, полный такой муки, что женщины в вагончиках перестали визжать.
Шишков махнул вагоновожатому:
– Что встал? Давай отсюда, давай!
Трамвай дернулся, Антона кинуло на переднюю спинку, где еще полминуты назад сидел человек в кепи.
Никто не оборачивался. Но стоило трамваю повернуть за угольные склады, как все одновременно заговорили.
– Большевик или зеленый, – сказала дама, визжавшая громче всех. – Ужас какой. Я ночью не усну!
Мужчины обсуждали поразительную меткость выстрелов:
– Каково? Сначала в ногу: не бегай. Потом в руку: не шали. Контрразведка. Мастера!
Антон был вынужден подпереть кулаком челюсть. Она прыгала.
В тот день до Статистического комитета он так и не доехал. Вечером не написал ни строчки. Ночью ходил по комнате, не мог спать.
Конечно, сказывалось потрясение. Антон впервые видел вблизи, как стреляют в человека. Однако дело не только в эмоциях. Случившееся на трамвайной остановке поставило под сомнение всё, чем он с таким увлечением занимался, во что верил.
Контрразведка – та же боевая часть, говорил себе Антон бессонной ночью. Полковник Патрикеев ведет войну с опасным врагом, у этого врага есть оружие. Всё так, всё правильно. Но зачем наступать ботинком на раненый локоть? Если полковник вытворяет такие вещи на улице, при многочисленных свидетелях, что же он делает с арестованными, когда никто не видит? И это – член Братства Белой Розы, соратник Петра Кирилловича, столп будущей идеальной республики?
Сам себе возражал: ты интеллигентик, слюнтяй, цюрихский мечтатель. Увидел краешек кровавой схватки, идущей уже третий год, и заахал. Чекисты тысячами расстреливают совершенно мирных людей, ты сам был этому свидетелем. А ведь красный террор восемнадцатого года был еще цветочками, разве мало ты видел в газетах фотографий с истерзанными телами большевистских жертв?
Но этот аргумент не успокаивал, не давал ответа на коренной вопрос. Если мы не лучше их,
Наутро Антон поехал к Бердышеву, чтобы задать этот вопрос напрямую. Что это будет за новая Россия, если в ней возможны люди вроде Патрикеева? Знает ли Петр Кириллович, какими методами действует полковник? А если не знает, то не следует ли избавиться от такого «единомышленника», пока он и ему подобные не скомпрометировали идею?
Но Бердышева в «Кисте» не было. В секретариате сказали: выехал с главкомом на фронт.
Наступление началось еще неделю назад, весь город был обклеен афишами: во вражеском тылу высажен десант, красные полчища бегут, захвачены тысячи пленных, десятки орудий, огромные запасы зерна.
Прогнозы Бердышева начинали сбываться. Происходили колоссальные события. Возможно, это был перелом в титанической битве двух Россий, и Петр Кириллович находился там, в гуще сражения, где никто не считал убитых, никто не охал над ранеными.
«Ах, злой полковник жестоко поступил с подпольщиком, наступил бедняжке на больную ручку! Мое нежное сердце содрогнулось! – издевался над собой Антон. – И с этим кудахтаньем я собирался отрывать большого человека от великих дел?»
Устыженный, он вернулся к себе, но работа шла вяло, без былого вдохновения. Часто он ловил себя на том, что не пишет, а сидит и смотрит в стену.
Разве проблема в полковнике и его отвратительном поступке?
Здесь вопрос вопросов, на который лучшие, благороднейшие умы ищут ответ и не могут найти.
Как побеждают Зло? И возможно ли его победить, не прибегая к помощи другого зла? Христианство бьется над этой задачей две тысячи лет, но ничего не добилось.
Вся штука в том, что Зло это не что-то внешнее, чужеродное. Оно существует не само по себе, оно живет в душах – там же, где обитает Добро. В одном и том же человеке, всяком человеке, присутствуют оба начала. Вот почему к врагам нельзя относиться, как к мишеням для стрельбы. В душе каждого человеческого существа, пускай большевика или даже чекиста, живет твой союзник – Добро. Ты убиваешь и его, когда насмерть поражаешь своего противника. Значит, нужно не уничтожать оппонентов, а находить ключ или отмычку, которая отопрет запертое в их душах Добро.
Идеологи большевизма отлично понимают, что имманентное Добро, заложенный в человеке нравственный закон – главный враг их системы. Вот почему они еще со времен Нечаева упорно пытаются вытеснить общечеловеческую мораль классовой. Что на пользу революции и пролетариата, то и есть Добро, говорят они. Всё вредящее партии – Зло. С этой точки зрения в высшей степени нравственно умертвить царских детей, расстрелять сколько-то тысяч заложников, отобрать последний хлеб у крестьянина.
Борьба белых с красными – это война двух моралей. У нас тоже хватает злодейств и преступлений, но мы, по крайней мере, не заявляем, что так и надо, что это – Добро.
Именно в этом различии, возбужденно ерошил волосы Антон, и находится точка опоры, с помощью которой можно поставить мир обратно с головы на ноги! В этом суть!
Как бы ни были мозги одурманены большевистской пропагандой, всё равно средненормальный человек продолжает держаться за какие-то коренные нравственные понятия. Маленьких детей нужно защищать, стариков бить нехорошо, родителей надо любить, самоотверженность – это красиво, делиться с обездоленными похвально, эт сетера. Не так-то просто будет коммунистам вытравить из душ эту азбуку.
Вот карта, на которую нужно делать ставку.
Прекраснодушно? Умозрительно?
Ничего подобного! Эту идею не так трудно претворить в жизнь.
Первое, что необходимо сделать – отобрать у большевиков их главное оружие, извечную мечту о равенстве и справедливости. Нужен «белый коммунизм». В нашей армии солдаты и офицеры должны получать одинаковое содержание и обеспечение, вне зависимости от должности и чина. Выше занимаемое положение – выше ответственность, и только. За рукоприкладство выгонять с позором, невзирая на заслуги. К рядовым относиться как к братьям. А вожди Белого Движения пусть станут образцом бескорыстия. Пусть по примеру Петра Кирилловича пожертвуют на общее дело всё, что у них есть. И откажутся от всяких притязаний на оставшееся в России имущество: дома, поместья и прочее. Говорят, у барона Врангеля есть имение в Таврии. Очень кстати! Правитель первым сделает этот символический жест. Только нищими, добровольно отказавшимися от привилегий своего класса, можем мы победить в этой борьбе! Честно говоря, не очень-то велика будет жертва, поскольку у подавляющего большинства крымских беглецов все равно ни гроша не осталось.
Но как быть с полковником Патрикеевым? Не персонально с ним, а шире – с необходимостью защиты государства. Петр Кириллович прав: если у розы нет острых шипов, ее сорвут.
Во время войны без смертной казни вроде бы нельзя. Ее смысл не столько в возмездии, сколько в профилактике. Страшась расстрела, солдаты меньше мародерствуют, а тайные сторонники красных не осмеливаются перейти к открытым действиям.
Но Антон нашел решение и для этой трудной задачи.
Да, острастка необходима. Пускай суды и военные трибуналы выносят смертные приговоры, и об этом широко оповещают всех.
Будет еще страшней, если осужденных станет увозить в море некий специальный корабль, для эффектности его можно покрасить в черный цвет.
Корабль уплывает за горизонт, провожаемый испуганными взглядами, а возвращается пустой. Понятно, что приговоренных расстреляли, а трупы скинули в море. В перерывах между жуткими экспедициями черное судно стоит на рейде, самим своим видом предостерегая и увещевая. Суровая команда никогда не сходит на берег, имени капитана никто не знает, все зовут его «Харон», вдохновенно
