— Мне тринадцать лет, а Лулу уже исполнилось пятнадцать.

Красивые имена дают невольникам халифа — Нарджис-нарцисс и Лулу-жемчуг!

— Ну, зови сюда эту жемчужину! — сказал Хасан.

Девочка вскочила и выбежала за дверь. Она вернулась, ведя за руку высокого юношу, затянутого в узкий кафтан. Он казался старше своих лет, но когда Нарджис поставила его перед хозяином и юноша поднял глаза, Хасан увидел совсем еще детское лицо с испуганными круглыми глазами. Он вздохнул:

— Что же мне делать с вами, Нарджис и Лулу?

— Не знаю, господин, — прошептала Нарджис. — Только не отсылай нас, не то скажут, что мы не угодили тебе и накажут.

— Может, взять тебя в наложницы и жениться на тебе? Но ведь ты изменишь мне с Лулу — он моложе и красивее меня, и я тогда стану рогачом.

— Побойся Бога, господин, почему ты думаешь обо мне дурно? — обиженно сказала Нарджис.

Хасан продолжал:

— Нет, лучше сделаем так: я поженю тебя и Лулу, и ты будешь изменять ему со мной. Эй, Лулу, хочешь взять ее в жены?

Лулу недоверчиво посмотрел на нового хозяина, покраснел и кивнул.

— Ну, вот, теперь наконец я знаю, что делать с вами, только пока я еще не решил, чем буду кормить вас. Ну-ка, подай мне этот кошелек.

Нарджис подала ему шелковый мешочек. Жемчуга было много, хватит на несколько месяцев, а там Харун заплатит ему жалованье.

Хасан высыпал на ладонь несколько зерен, и они засияли мягким светом. Невольники почтительно стояли перед ним, ожидая приказаний.

— Ну-ка, Лулу, — сказал Хасан. — Сейчас ты пойдешь на рынок ювелиров и приведешь мне оценщика. Скажи, что его требует поэт повелителя правоверных. А ты, Нарджис, отправляйся вниз и скажи хозяину, чтобы он приготовил нам чего-нибудь побольше и повкуснее и не забыл вина. И передай ему от меня в счет платы.

Хасан выбрал три довольно крупные жемчужины правильной круглой формы. Когда невольники вышли, он крикнул вслед:

— И не возвращайтесь раньше полудня — я хочу спать.

Вечером, когда Хасан после обильного угощения, поданного хозяином, необычайно угодливым на этот раз, сидел со своими учениками и друзьями, Хали и Ракккаши, вошел Лулу. Поняв, что его не отправят назад, он больше не смотрел на Хасана со страхом, стал даже покрикивать на владельца дома, приказывать, что и как подать. Сейчас вид у него был важный и торжественный. Низко поклонившись, он сказал Хасану:

— Господин мой, тебя спрашивает какой-то человек.

— Если человек приходит без приглашения во время дружеской беседы, к тому же вечером, это уже не человек, а скотина, — пробормотал Хали.

— Погоди, — остановил его Хасан. — Что за человек, Лулу?

— Это слуга из дома Джафара аль-Бармаки, и он просит разрешения войти к тебе.

Хали поднял брови:

— Слуга из дома Бармекидов приходит к бедному поэту! Но я забыл, что ты уже не бедный поэт, раз тебя посещают такие благородные слуги!

— Пусть войдет, — нерешительно сказал Хасан, оглянувшись на друзей. — Кто ты и что тебе нужно? — спросил он вошедшего.

Тот был одет богаче, чем Хасан и его друзья, и держался надменно. Презрительно оглядев комнату, он все же поклонился и спросил:

— Кто из вас будет поэт Абу Нувас?

— Ты не ответил на мой вопрос, — нахмурился Хасан.

Будто не слыша его, тот продолжал:

— Мой господин, Джафар аль-Бармаки, просил тебя прийти сегодня вечером для увеселения его гостей. Где находился его дворец, знают все в Багдаде. Оставайся с миром.

Не дожидаясь ответа Хасана, слуга повернулся, вышел, громко протопал по лестнице. Слышно было, как он, выйдя за ворота, свистнул коню и сразу пустил его вскачь.

— Да, брат мой, не очень то вежливы слуги Джафара с поэтами, — насмешливо протянул Хали.

— Я не пойду к нему, — сказал Хасан, чувствуя, как сильно бьется сердце.

— Пойдешь, брат мой, — спокойно ответил Хали, — ибо приглашениями сынов Бармака не пренебрегают.

— Не пойду! — крикнул Хасан, покраснев. — Пусть будут прокляты все Бармекиды и их приглашения!

— Иди, иди, брат мой, — сказал Хали, поднимаясь и дергая за рукав Раккаши. — Теперь ты вступил на эту дорогу, а она острее меча и лежит над пропастью, как прямой путь, ведущий в рай изобилия. Не думай, что мы сердимся на тебя. Напротив, с каждого подарка, который сделают тебе твои высокие покровители, мы станем брать пошлину, ибо сказано: «Добыча собаки охотника идет на пользу ее владельцу». Идем, Раккаши.

Проклиная себя за трусость, Хасан вышел из дома. Он шел, пробиваясь локтями в густой толпе пешеходов и всадников. Сейчас он жалел, что отдал оценщику жемчуг, не торгуясь, ему надо было взять настоящую цену и купить хорошего коня. Всадник чувствует себя совсем по-иному.

Дворец Джафара был окружен плотной толпой. Люди поднимались на цыпочки, чтобы увидеть подъезжающих гостей. Издали слышна музыка. Хасан, отталкивая зевак, пробивался вперед.

— Эй ты, что ты толкаешь добрых мусульман? — огрызнулся какой-то молодец, по всей видимости, из почтенного братства Бану Сасан.

— Он торопится на угощение к вазиру, — сказал другой, толкая Хасана в бок; поэт удержался на ногах только потому, что падать было некуда, но пошатнулся и невольно схватился за рукав первого.

— Ты хватаешь меня за одежду, ты, наверное, вор! — крикнул тот и хотел ударить Хасана, но тут толпа раздалась.

Слуга Джафара, приходивший в дом Хасана, злобно оскалив зубы, направил лошадь прямо на людей. Он молча протянул ему руку, и поэт забрался в седло за его спиной. Молодцы оглушительно свистнули прямо в ухо коню, тот испуганно дернулся, едва не сбросил всадников. Слуга вытянул кого-то плетью, заставил скакуна идти вперед, вынуждая зевак расступиться; наконец, провожаемые криками и проклятиями, они выбрались из толпы и остановились у ворот дворца. Слуга Джафара соскочил на землю и прошел в ворота, не оглядываясь. На ходу он бросил стражникам, охранявшим вход:

— Этот приглашен к вазиру для увеселения.

Хасан последовал за ним. Его губы дрожали от гнева, он едва удерживал себя от того, чтобы сказать какую-нибудь грубость важным стражникам.

Но войдя в покои Джафара, Хасан забыл обо всем. Даже у халифа он не видел такой роскоши. Зал не очень велик, стены сплошь покрыты тончайшей алебастровой резьбой. Такой же узор покрывает стройные деревянные колонны, расписанные лазурью и золотом, которые выделяются на белизне алебастра. С потолка на серебряных цепочках спускаются светильники, вырезанные из цельных кусков горного хрусталя, и все завитки ажурной серебряной оправы светильников высвечены, будто черное кружево на переливах прозрачного хрустального блеска.

На полу — покрывающий весь зал ковер из темных пушистых шкур северного зверя — соболя. Хасан только слышал о таком мехе и знал, что цены одной шкуры хватило бы ему, чтобы прожить по крайней мере месяц, каждый день наедаясь досыта. Но здесь, видно, иная мера деньгам.

Он осторожно ступил на ковер, и, поймав себя на этом, снова разозлился и пошел, нарочно загребая ногами. Джафар сидел в верхнем конце зала; когда Хасан подошел, он вежливо наклонил голову, отвечая на приветствие и указал на одно из сидений — резную скамеечку, покрытую мягкой бархатной подушкой. Сам Джафар сидел на причудливо изогнутом сиденье из резной слоновой кости. «Наверное, индийская работа», — подумал Хасан, невольно залюбовавшись резьбой.

На высокой спинке была изображена битва каких-то странных хвостатых существ с обезьяньими