ты мог. Мог выручить. Но не захотел. Так?

Тихомиров (после паузы). Ну я и согласился… (С трудом.) На свою голову. (Теряет сознание.)

Свет на правой половине гаснет.

Косарева. Что с вами?! Вам плохо? Я сейчас доктора, минутку. (Убегает за врачом.)

Свет на левой половине гаснет. Освещается правая половина сцены – приемная больницы. Декорации те же, что и в первом акте. За столиком сидит дежурная сестра, читает. Входит К ос а р е в а.

Сестра. Ну что?

Косарева. Без сознания.

Сестра. А когда ваша статья выйдет – завтра?

Косарева. Должна сегодня.

Сестра. Ой, а как же вы успеете?

Косарева. Я и сама об этом думаю.

Входит Платонов.

Платонов. Добрый день.

Сестра. Вы к кому, товарищ?

Платонов (увидя Косареву). Ба, все те же лица. Даже странно – не были знакомы, за всю жизнь ни разу не встречались, а тут… Как они?

Косарева. Тихомиров… (Пожимает плечами.) Травма черепа. Крылов, говорят, получше, переломы руки и ноги. Я его еще не видела, он на рентгене. (После паузы.) Ну, а у вас как? Образовалось?

Платонов. Смотря что понимать под этим.

Косарева. Я обстановку имею в виду.

Платонов. Это-то образовалось. Уж чего-чего…

Косарева. Я, наверное, не так спросила. Не разрядилась ли она? Я почему-то с вами ужасно косноязычной становлюсь.

Платонов. Ну, а какое это имеет значение? Главное – что и как вы напишете. Мы ж – читатели.

Косарева. Вы опять не в духе.

Платонов. А вы опять спокойненькая.

Косарева. Я ведь тут на работе. А работать надо в спокойном состоянии, иначе ничего путного не выйдет.

Платонов (постепенно заводясь). А что должно здесь выйти путного? Ваш очерк? Кому он нужен? Кроме Басаргина и Крылова, – ему хоть квартиру дадут наконец. Может, он Тихомирову нужен? Все, что ему теперь нужно, поди, уж готово, в черной рамке.

Косарева. Что ж, по-вашему, людям не нужна память?

Платонов. О людях надо думать при их жизни. Вот вы – почему вы не собрались написать о Степанове до аварии? Он что – изменился теперь? Разве раньше не знали все, что он пьяница и за пол-литра мать родную продаст, не то что цех? Знали. Прекрасно знали. Так понадобилось, чтобы он действительно это сделал, чтобы вы собрались о нем написать. Для примера, так сказать, цум байшпиль. Или вы думаете, ваша статья мне нужна? Что вы можете в ней сказать больше, чем я уже сам себе сказал? Что вы вообще знаете о нас, чтобы представлять на суд читателей? Вчера вы писали о доярке, завтра – о режиссере театра, а между этим – о нас, грешных…

Косарева. Иван Платонович…

Платонов (посмотрел на сестру, которая делает вид, что не прислушивается к их разговору). Ну что? Разве не так?

Косарева. Нет, конечно. И вы сами это знаете.

Платонов (долго молчит, потом тихо). Ведь я помню день, когда в седьмом меняли прокладки. У механика было пять новых, а аппаратов – восемь. И на второй не поставили, посчитали, что еще продержится.

Косарева. Не могли же поставить то, чего нет.

Платонов. Я сам уже себе все это двадцать раз говорил… Я ж не имел права разрешать работать на нем. Докладную должен был подать… Но… Сколько я их уж здесь написал – а толку? К тому же – конец квартала, премия… А теперь виноват – не виноват…

Косарева (раздражаясь). Ну хорошо, если вам уж так нужна истина, может, стоит поискать ее чуть пораньше. Ну, не сейчас, не в прокладках или докладной, а в себе самом, в своей жизни.

Платонов (долго молчит). Вы что – переменили тему статьи?

Косарева. Может быть. Но не в этом дело. Если ищешь истину, должно волновать не следствие, а причина. А статья – это уже следствие. И кстати, прокладки ваши – тоже еще не причина, это, так сказать, полупричина. Настоящая причина раньше – в том, что заставляет вас гнаться сразу за несколькими зайцами.