его. Неизгладимыми остались у него в памяти годы раннего детства: христианские песни, рассказы о библейских героях веры, особенно, жизнь Иосифа, прекрасного Моисея в корзиночке, Иисуса Христа в ясельках, среди овечек. Вспоминались и скупые, но дорогие ласки матери. Помнил, хоть и смутно, пожарище и разгром дома, смерть матери, страшные озверелые лица сельчан. Конечно, многое с годами ушло из памяти, но вера в Бога осталась неизгладимой, она росла и крепла.

К семнадцати годам, его сильно потянуло в родные места, и он, накопив средства, переехал в город Керчь, где жила его старшая сестра. Прямо с первых дней, ему удалось напасть на след верующих, найти собрания, и он прилепился к ним всей душой.

В первые дни он был очень рад услышать христианское пение, проповеди. Все это напоминало ему старый отцовский дом, душа стала быстро оживать. Но, к великому сожалению, состояние общины было не на должной высоте, охлаждение среди христиан леденило Мишину душу. Давно уже забылись страшные гонения при царизме. Новый уклад жизни был совсем иным, да и верующих (с тех времен) осталось не так много, а сердце у Миши загоралось огнем все больше и больше. В 1929 году, на одном из собраний, его сердца коснулся Дух Святой, и он искренне и горячо покаялся. Духовное возрождение изменило Михаила до неузнаваемости. Истина Божия открылась ему во всей полноте. В нем появились дары духовные, особенно к проповеди, а огонь любви Божьей пылал в душе его ярким пламенем.

Светильником Господним горел обращенный юноша, среди охладевших христиан, а жажда — к слышанию Слова Божия — среди людей была очень велика. Находясь ли на работе, или еще где, Михаил использовал все свободное время в беседе с людьми, ищущими Господа. В собраниях он горячо проповедовал людям о спасении, через веру во Христа Иисуса, призывал к покаянию. Богослужения заметно стали оживляться, каялись грешники; от этого сердце Миши горело еще большей радостью. Но у некоторых верующих, особенно у старых братьев, появилась духовная зависть. У них никак не укладывалось, как этот юноша, который только что покаялся, так просто и свободно себя ведет. Они хвалились своим прожитым: как раньше, они годами, после покаяния и крещения сидели на скамейке и слушали, пока им доверят первую проповедь. А этот, едва окрестился, уже стоит с Библией в руках, за кафедрой. Оскорбительно, едко урезонивали они Михаила, гонимые религиозной завистью. Их сердца не горели ангельской радостью о кающихся грешниках — к обращенным душам они относились недоверчиво: нет ли тут чего притворного? А то, что через брата Мишу души обращались к Господу, их не трогало и в расчет не принималось. Зато о своих проповедях они были самого высокого мнения, считали, что в них что-то, чуть ли не ангельское, мудрое, великое. Затягивали их по часу, а тех, кто дремал от их проповеди, обличали прямо, стоя на проповеди: 'Сестра, не спи!'

Впервые, Михаилу пришлось пережить эту фарисейскую, тупую черствость. Обидой палило юное сердце, но внутренний голос призывал его к терпению. И он понял, что это его школа смирения. Вскоре эти обострения увеличились, особенно после того, как Михаил стал чаще выезжать с благовестием по тем местам, где так жаждут слышания Слова Божия, где люди ищут спасения. Этим служением особенно отличались 1931–1932 годы. Эти разъезды Миши стали для старцев совсем нетерпимыми, и они обрушились на юного благовестника всей тяжестью своего гнева, доказывая, что всякому верующему, в том числе и проповеднику, надо сидеть в своей общине; да и времена не те, чтобы разъезжать. С разных мест доходили слухи об арестах и ссылках верующих.

С таким взглядом Михаил не мирился, но, читая им Библию, доказывал, что всякий верующий обязан, получив в Иисусе спасение, проповедовать Христа распятого и другим.

Беседы принимали самый обостренный характер, но Господь наделял Михаила такой силой, что те противостоять ему не могли. Однако взаимоотношения юноши со служителями делались все напряженнее.

После этого брат решил принести эту скорбь в молитве к Богу и получил в сердце ясное свидетельство — выехать.

Так он посвятил себя на дело благовестия, выехав в 1931 году на Кавказ.

В Пятигорске и Кисловодске он нашел своих, верующих, и, посещая собрания, пламенно проповедовал Евангелие. Проповеди его послужили многим к пробуждению, и вскоре он стал уважаемым среди верующих. Но не только они обратили внимание на него, взволновались и противники. Миша, хотя и не имел еще опыта в распознании противников, все же скоро, при содействии местных друзей, обнаружил, что за ним установилась слежка. Она не осталась безрезультатной, и, как он ни старался, по-своему укрываться от нее, однажды был задержан органами власти. Здесь, в беседе с ними, Михаил ощутил на себе особое проявление Духа Святого, Господь наделял его такою мудростью и силой, что он сам приходил в изумление, а противники не могли найти за ним ничего такого, за что можно было бы его обвинить. Допросив его и отобрав документы, они отпустили юношу. Через несколько дней вызвали его вновь и опять беседовали с ним. Первый раз Михаил перенес преследование за своего Господа, и где-то в глубине души горело радостное чувство: 'За моего Господа страдаю!' А больше всего, сердце наполнилось каким-то дорогим чувством удовлетворения, и он думал:

'Если уж и противники на допрос вызывают, то, наверное, я стал настоящим проповедником…' Конечно, не без того, сердце дрожало от страха, когда завели его в казенное помещение, однако, как только стали допрашивать, Миша забыл себя и прочувствовал, какую силу изливает Господь в этих случаях! Зато радостью переполнилась грудь, когда он вышел после допроса. Они пригрозили ему, однако документы возвратили. С этой радостью, он пошел прямо на собрание. Друзья, увидев его вновь среди себя, очень обрадовались, т. к. знали, где он был, и молились за него. Братья тут же предложили ему проповедь.

Через проповедь Господь излил великую Свою благодать, особенно, когда он немного, для примера, упомянул отдельные эпизоды из своих переживаний. Посещение Духа Божия было так велико, что прямо во время проповеди началось покаяние. Раскаивались охладевшие, отпавшие христиане; пробуждение приняло массовый характер. Ввиду этого, у брата Миши появилось много труда. Кроме служения в собрании, он все свободное время проводил в труде, ради Господа. Посещения и беседы по домам, беседы после собрания — все это, как правило, заходило далеко за полночь, а нередко, до рассвета. Поэтому день и ночь юноша был погружен в служение Господу. И Миша почувствовал, как он физически дошел до полного изнеможения, да и времени для личного чтения Слова Божия и уединения с Господом у него совершенно не находилось.

В сознании полного удручения, крайней немощи, он пришел однажды на собрание с некоторым опозданием и сел в рядах, прячась, чтобы посидеть и погоревать о себе.

Мысли самообвинения нахлынули на него, и он низко наклонил голову, сидя на скамейке.

— Что бы это значило? Откуда это такое? — спрашивал он сам себя, — и что теперь делать? Он пытался про себя молиться, чтобы ободриться, но голова опускалась все ниже и ниже. И надо же? В этот самый момент его заметили братья и неожиданно, когда он был погружен в свое горе, юноша услышал:

— Брат, приготовься к проповеди!

Миша растерялся и, подняв голову, хотел отказаться, но объявивший брат уже отошел от него. Миша всячески: выражением лица и жестами хотел передать брату, что он не готов, не способен, не может и не знает, что говорить — но никто его об этом не спрашивал. Допели последние слова гимна, и пресвитер объявил о его проповеди.

Совершенно растерянный, и, дрожа от волнения, он успел только про себя воскликнуть Спасителю. 'Господи! Что же я буду говорить? Я совершенно опустошенный!'

Так, встав за стол, он механически открыл общую церковную Библию. Взор его упал на один из текстов, он внятно прочитал его и почувствовал, как могущественная сила благодати Божией наполнила его сердце. Уста открылись и из них полились, действительно, реки воды живой. Проповедовал от кратко, но только сказал 'Аминь', как по всему помещению пронесся молитвенный вопль покаяния. Упал на колени и сам проповедник, рыдая вместе со всеми.

Да, действительно, 'Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит' (Иоан.3:8).

В это время Миша не предполагал, что его служение на этом месте было в последний раз, Господь усмотрел для него другой путь.

Придя на свою квартиру, он получил извещение из Керченского военкомата, о его допризывной подготовке. В эту ночь он мало спал, много думал о предстоящем испытании и, хотя давно положил в