«Моя дорогая Эстер, – писала Филиппа. – Здесь, в Лондоне, холодно и дождливо, и я очень скучаю по тебе. Сейчас я жалею, что не уступила тебе и не взяла с собой, но мне не хотелось, чтобы ты пропустила целый месяц в школе, несмотря на то, что г-н Берринджер хвалил тебя за успехи в десятом классе. Обещаю, что приеду домой на наш день рождения…»

Относительно вьетнамской девочки-сироты по имени Эстер, нареченной так американским врачом, привезшим ее из Вьетнама, не было обнаружено никаких записей. Не зная дату ее рождения, Филиппа сказала ребенку, что выберет день рождения ей, а она – Филиппе. И каждый год они отмечали день рождения вместе: в этом году матери должно быть сорок семь, а дочери – пятнадцать или примерно столько.

В гостиной своего номера в отеле «Хилтон» с видом на Гайд-парк Филиппа писала письма и слушала, как дождь стучит в окно. «Между прочим, Эстер, дядя Пол приезжает в Англию навестить меня, – продолжала она. – Хотя он говорил по телефону загадками, как я хорошо представляю, он хочет сказать мне, что намерен выставить свою кандидатуру на президентских выборах. Он долгое время был вероятным кандидатом и очень популярен. Как тебе это понравится, Эстер, – твой дядя в Белом доме?»

Эстер, конечно, знала, что Пол Маркетти ей совсем не дядя, а просто хороший приятель мамы, который время от времени появлялся в их жизни. Он приезжал к ним в черной машине с шофером-великаном, который не проронит и слова, привозил подарок Эстер и быстро увлекал с собой маму, не сняв пальто и не присев, чтобы выпить, как обычно делали другие приятели мамы.

Как-то утром после одного из визитов Пола Эстер напугала Филиппу своим вопросом: «Ты любишь дядю Пола?» Девочке только исполнилось четырнадцать, ее азиатская красота расцветала, ее очень любили в школе, и она только что открыла для себя мальчиков в большей мере, чем принято ожидать от подростков.

– Дядя Пол и я – старые друзья, – ответила тогда Филиппа, – мы давно знаем друг друга.

Миндальные глаза Эстер приняли скептическое выражение, а на щеках появились поддразнивающие ямочки.

– Я думаю, что он привлекателен, – сказала она. – И ты тоже так думаешь. Это видно по тому, как ты смотришь на него.

Филиппа перевела взгляд на окно – не прошел ли дождь – и вновь подумала о крутом повороте в своей жизни с тех пор, как в нее вошла Эстер. Сначала было трудно, как и предвидела Филиппа. Трудно из-за языкового барьера и тех ужасов, которые пережила девочка. Ей снились кошмары. Бывало, Эстер с криком просыпалась ночью. Она хмурилась, глядя на американскую еду, никому не доверяла и вздрагивала, когда Филиппа прикасалась к ней. В те первые месяцы Филиппа заходила в спальню Эстер на цыпочках и с восхищением смотрела на маленькую девочку, свернувшуюся в постели, как креветка, ее лоб был влажным, а черные волосы на челке спутаны. Филиппа просиживала возле нее Целую ночь, так же, как, бывало, сидел с ней самой Джонни, и ее поражало переполняющее чувство любви, которое она испытывала к ребенку.

Взглянув на маленькие дорожные часы, которые она выставила на стол, Филиппа удивилась, что уже так поздно.

Пол сказал, что приедет к ней в отель в восемь, то есть уже через час. Оставив письмо на потом, она прошла в спальню, чтобы подготовиться. Они собирались поужинать в кафе всего в квартале от гостиницы, где Филиппа уже заказала столик.

Об ужине в ее номере, конечно, не могло быть и речи. В тех редких случаях, когда Пол навещал Филиппу в отелях и во время ее пребывания в округе Колумбия для участия в конференции по здравоохранению или годом ранее в Сан-Франциско на конференции деловых женщин, Пол никогда не приходил к ней в номер; они всегда встречались в холле, направлялись куда-нибудь в город, а потом Пол у лифта желал ей спокойной ночи. Во время ужина они поддерживали легкое, дружеское настроение. Если разговор угрожал перейти в другое русло или возникала слишком продолжительная пауза, они, опережая друг друга, стремились исправить положение. Десять лет назад, когда они стояли в холле ее дома и Пол почти поцеловал ее, он дал ей обещание. И сдерживал его. После этого вечера они ни разу не оставались наедине; защищаясь друг от друга, они бывали в многолюдных ресторанах, ездили в лимузинах с шофером, находились всегда в ярко освещенных местах; ни разу не было произнесено ни одного слова о тайных