Они прошли в гостиную.
Оксфорд снял шлем и сапоги. Шлем сильно нагрелся, и ему пришлось тушить пламя, которое вспыхнуло вокруг выемки, оставшейся от выстрела часового из 1877 года.
— Что нового? — спросил он.
— Не хочешь выпить со мной?
— Я только что поужинал. Ты забыл: для меня со времени нашего последнего разговора прошло несколько минут. Нашел девушку?
— He-а. Этот недоумок все еще живет с матерью и сестрой. В июне его выгнали из «Красного льва», после того как с ним случился припадок. Думаю, это последствие встречи с тобой. В общем, он болтался без работы пару месяцев, потом его взяли в «Крысолов». Я там часто бываю, надев парик и бороду, и называю себя мистер А. У. Смит. Этот паб — убогая дыра, и я у них постоянный посетитель. Публика там самая отвязная — стадо беззубых старых ублюдков и дешевых проституток. Очень сомневаюсь, что кто-то из них способен произвести на свет нашу девушку. Что касается Первого Оксфорда, у него, слабоумного болвана, даже друзей нет. Правда, за стойкой он весьма неплох. На удивление расторопен. Я буду следить за ним, конечно.
Оксфорд протянул руку, и Бересфорд, слегка удивившись, пожал ее.
— Я ни разу не поблагодарил тебя как следует, Генри, — сказал Оксфорд.
— Я сам тебе благодарен, Эдвард, ты дал мне много пищи для размышлений. Теперь я вижу наш мир совсем в другом свете. Наверное, пришло время, когда кто-то должен помочь людям сбросить с себя узы, объяснить им, что они хотят на самом деле, дать им возможность проявить свою истинную сексуальность, научить их носить то, что они хотят, и быть тем, кем они хотят. А вдруг однажды я сам стану во главе этого движения, кто его знает? — И он икнул.
— Прекрасная речь, Бересфорд, — улыбнулся Оксфорд. — Только немного невнятная. Давай-ка завязывай с алкоголем, он плохо на тебя действует.
Маркиз усмехнулся:
— Почему бы тебе не смыться в 1 июля 1838 года?
— Запросто! — ответил путешественник во времени и исчез.
Полгода спустя они опять встретились.
Бересфорд заметно постарел.
— Прости, Эдвард, мне нечего тебе сказать. Его выгнали из «Крысолова» за странное поведение, и сейчас он в таверне Минтона. А в остальном та же история: живет с матерью и сестрой, друзей нет, публика — отбросы общества.
— Спасибо, Генри. Увидимся в конце года.
— Не хочешь остаться? Я не видел тебя целую вечность! Останься, и поговорим.
— Не могу. Надо уладить это дело как можно быстрее. Я хочу домой.
Маркиз вздохнул.
— Ладно, друг мой, но я не доволен такими мимолетными визитами. В следующий раз ты останешься, и мы поболтаем!
Следующий раз был 1 января 1839 года.
— Он уволился прямо перед Рождеством. Хорошие новости, Эдвард, мы выходим на более знакомую территорию. Через две недели он начнет работать в «Шляпе и перьях», он мне сам сказал. Можешь задержаться на пару часов?
— В другой раз.
Прошли месяцы.
Для Генри де ла Пое Бересфорда, разгульная жизнь которого постепенно наполнилась философским смыслом, мир оставался таким, каким он был. Однако, обладай он познаниями Эдварда Оксфорда, он понял бы, что это не тот мир, который описан в учебниках истории. Что-то отклонило его от заданного курса и стремительно повело совсем в ином направлении.
И этим «чем-то» был сам маркиз.
В 1837 году он беззаботно поболтал с Изамбардом Кингдомом Брюнелем и ненароком посеял в знаменитом инженере семена идеологии технологистов, как Эдвард Оксфорд когда-то посеял в Бересфорде семена идей либертинов.
Человек из будущего даже не подозревал об этом, когда вновь появился в июле 1839-го.
— Я соскучился по тебе, старина, — сказал Бересфорд.
— Привет, Генри. А я не успел соскучиться. Ведь я расстался с тобой несколько минут назад! Помнишь Новый год? Помоги мне снять шлем. Он все еще горит?
— Больше, чем когда-либо. И из этой штуки у тебя на груди тоже сыплются искры.
— Я останусь на время и попробую хоть что-то починить, если ты не против.
— Великолепно! Я так рад тебя видеть. Давай поговорим. Вот, оберни эту тряпку вокруг головы, и я стяну с тебя шлем.
Общими усилиями они сняли с Оксфорда костюм и отправились в гостиную, которая к середине 1839 года оставалась одним из немногих уютных местечек в трухлявом особняке.
— Хочешь выпить?
Оксфорд улыбнулся.
— Ты опять забыл. Я все еще перевариваю наш ужин двухлетней давности!
— Клянусь всеми святыми, к этому никогда не привыкнешь!
— Как дела, Бересфорд?
— Теперь мое имя знают многие. Знаешь, как меня называют?
— Как?
— Сумасшедший маркиз! И знаешь почему?
— Ты, наверное, вконец спился?
Бересфорд усмехнулся.
— Нет, только частично. Дело в другом. Я ломаю социальные обычаи, которые, как ты говорил, подавляют нас, «викторианцев». Я, Эдвард, основал движение, которое должно разрушить всю идеологию хороших манер. Ты убедил меня, что человек может достичь намного большего, если он свободен.
— Амбициозный проект! А что с мальчишкой?
— А, твой уважаемый Первый… Начиная с января он трудится в «Шляпе и перьях». Мистер А. У. Смит перебрался из «Крысолова» туда же; вышеупомянутый джентльмен дал понять парнишке, что считает его лучшим барменом в Лондоне. Ха-ха-ха! Но, Эдвард, я не заметил, чтобы у него там появились друзья. Тем не менее, какое-то время я думал, что нашел нашу леди. Это Люси Скейлс, ей восемнадцать лет. Конечно, она не могла выйти за него замуж в Австралии, но она вполне в том возрасте, когда может стать матерью нужной нам девушки.
— Почему именно она? — удивился Оксфорд, в его глазах вспыхнул интерес.
— Потому что в феврале на нее напали недалеко от таверны, и твой Первый чересчур эмоционально отреагировал на это. Меня тогда там не было, но рассказывают, что с ним случился приступ истерии, а потом нервный срыв. Только через две недели он очухался и вышел на работу.
— И ты думаешь, он как-то связан с этой девушкой?
— Мне сперва пришло это в голову, но я все тщательно расследовал и узнал, что он никогда в глаза не видел ни ее, ни ее родителей.
Оксфорд какое-то время обдумывал его слова, потом спросил:
