заглянем в ресторан, отметим встречу соотечественников? Честно говоря, порой охватывает этакая неуемная грусть… Родина, дом, русская зима… Не перечеркнешь. Ну так как?

— Простите, я занят… И потом, как бы вам поделикатнее сказать… стоит ли?

— Вы не обижайте земляка. Не брезгуйте. И так приятно встретить русского. Иногда хочется вернуться… Но не знаю, как примут? Страшновато… — Серж сразу как–то сник.

Профессор удивленно посмотрел на собеседника.

— Прошу прощения, как говорится, рога трубят… — поднялся с места и, не подавая руки, раскланялся, перехватив колючий взгляд хлыща.

Поздно вечером, вернувшись в гостиницу, профессор по обыкновению спустился в ресторан поужинать. Он только вошел в зал, как тут же был перехвачен Сержем.

— Прошу к нашему столу… Не обижайте… Я обещал одной даме познакомить ее с русским гостем. Она, между прочим, тоже говорит по–русски. Вы не представляете, как тоскливо и горько на чужбине. И как мы рады встрече с каждым человеком из отчего дома… Забудьте и простите нам былое… За нашим столом ваш коллега. Вы уже встречались с ним тут… Ну будьте же русским человеком с русской доброй душой… Прошу вас…

За столом в обществе молодой красивой женщины действительно оказался его коллега — один из ученых, с которым профессора познакомили в здешнем научном институте и который пел исследования примерно в том же направлении, что и он сам. Ученый этот, его звали Карлом, запомнился профессору еще и потому, что в отличие от своих друзей он почти свободно, с небольшим акцентом, говорил по–русски.

Коллега представил даму:

— Дженни… Женя… А мир тесен… Серж говорил, что вы, кажется, когда–то встречались.

Профессор нахмурился и зло буркнул: «К сожалению, да».

Беседа явно не клеилась. Напряженную обстановку разрядила Дженни. Она задорно посмотрела на профессора, сидевшего рядом с ней, ласково взяла его под руку и сказала:

— Какой вы, однако, колючий.

Все трое весело рассмеялись. Профессор улыбнулся.

— Ну что ж, давайте ужинать…

— Вот и отлично. Я с удовольствием выпью с вами, коллега, за процветание науки, которая не знает границ. Нам, ученым, нечего делить. Мы едины в своих устремлениях к свету и прогрессу…

И Карл чокнулся с советским профессором. Он посидел за столом еще минут двадцать и, извинившись: «Дела, дела» — раскланялся.

Они много пили, ели, танцевали. Потом Серж предложил перейти в номер гостя. Предложение было принято с восторгом. Вскоре явился официант. Распоряжения отдавал Серж — профессор был занят Дженни…

Проснулся он поздно, с тяжелой головой, тщетно пытаясь восстановить в памяти детали минувшей «афинской ночи»: куда и когда исчезли коллега, Серж, Дженни. Кажется, его ночью повезли куда–то в гости? Ах да, к этой очаровательной Дженни. Очень мило… И его обслуживала русская горничная… А потом?

Ему стало страшно. Первым делом он бросился к портфелю — там его записная книжка с телефонами, адресами, документы и тетрадь со служебными записями. Слава тебе, господи, все на месте. Он облегченно вздохнул, не дав себе труда проверить, шарил ли кто–нибудь в портфеле.

Б полдень профессор уезжал домой. Он спустился вниз, к администратору гостиницы, чтобы рассчитаться. В холле его ждал Серж.

— Как чувствует себя мой дорогой друг? Вы, кажется, слегка побаловались ночью? Ну, не расстраивайтесь. Можно же позволить себе иногда и шалости. Поверьте, все это останется между нами… Я же понимаю, нужна революционная бдительность. Не так ли?

И он фамильярно похлопал профессора по плечу. Тот удивленно посмотрел на него и направился к администратору — платить за гостиницу. А тут новая, мягко выражаясь, неприятность: счет ресторана. «Афинская ночь» влетела в копеечку; распоряжался Серж, а платить–то надо ему. Увидев сумму счета, он побледнел, у него затряслись руки.

Где взять столько валюты? Все уже подсчитано, все израсходовано, сегодня день отъезда. Он беспомощно оглянулся. Серж стоял рядом и улыбался.

— Что поделаешь? Надо платить денежки…

— Но у меня нет столько денег!

— Это печально… Нужно искать выход…

— Какой же выход? — вопрос застрял у него в горле.

— Возможны варианты, профессор. Но, мне кажется, что холл не лучшее место для обсуждения этих вариантов. Может, зайдем к вам в номер? Давайте сюда счет…

Они, поднялись в номер. Серж говорил тихо, вкрадчиво.

— Вот здесь, — он показал на свой портфель, — магнитофонная запись и фотографии всех пикантных сцен минувшей ночи. Здесь, — он показал на кармашек пиджака, — счет ресторана на ваше имя, счет, который будет оплачен мною. О соответствующей расписке я позабочусь сам. А здесь, — он постучал пальцем по лбу, — сохранены все сведения касательно ваших признаний в гестапо и касательно вашей тетушки, проживающей в Париже. Кстати, по первому моему сигналу она готова нагрянуть к вам в Сибирь в гости… Туристом… В вашей анкете сие, кажется, не предусмотрено.

— Чего вы от меня хотите?

— Сущие пустяки! Поверьте слову русского человека. Мы расстанемся добрыми друзьями. Вот вам значок с видом Эйфелевой башни. Сохраните его, пожалуйста. Человек, который вам предъявит у вас дома такой же значок, будет нуждаться в некоторых ваших услугах… Самых мелких, ничего не значащих. Вы меня поняли, профессор? Не удивляйтесь, если этим человеком буду я… Вы изволили уже слышать от меня — возможны варианты…

РОКОВОЙ ЗНАЧОК

С того дня прошло много времени, и профессор решил, что все благополучно обошлось. Кошмарный сон, и ничего более. Никто его не тревожил.

И вдруг…

— Это случилось недели две назад, в воскресенье, — продолжал свой рассказ профессор. — Я возвращался с охоты. Иду лесной опушкой и на самом повороте к шоссе меня кто–то сзади тихо окликнул. Я обернулся — человек протягивает мне значок с видом Эйфелевой башни и спрашивает: «Это не вы обронили?» Протягивает и улыбается. А я едва на ногах стою. Кровь хлынула к лицу: «Значит, не дадут покоя. Вспомнили». Спрашиваю:

— Кто вы такой? Что вы пристали?

— Вам не надо знать, кто я. Завтра меня уже не будет в этом городе. Слушайте и не возражайте: под любым предлогом вам нужно приехать в Москву. Не дадут командировку, сошлитесь на болезнь близкого человека. Если через две недели не приедете в Москву, пеняйте на себя.

— Я не могу сейчас уехать. Меня не пошлют в Москву…

— Повторяю: возьмите отпуск. Выдумайте подходящий предлог. Когда приедете — дадите знать: на стене будки автомата в вестибюле кино «Ленинград» напишите: «Саша плюс Маша = любовь». Вас найдут. Не вздумайте вилять.

…Птицын слушал профессора и мысленно разносил своего сибирского коллегу: «Как же вы так опростоволосились! Сказано же было вам: год, два смотрите. Кто–нибудь да выйдет на связь… Хорошо, что дело так обернулось».

А профессор продолжал свою исповедь:

— Я решил твердо: не поеду. Будь что будет. Внутренне готовил себя к сегодняшнему нашему разговору. И вдруг вызывают к директору: «Срочно выезжайте в Москву. Звонил Алексей Михайлович, соглашается проконсультировать вас». Я обомлел. На консультацию! Да не в сговоре ли они все против меня? Что ты будешь делать? Надо ехать. А насчет автомата — «Саша плюс Маша» — это черта лысого. Пусть что хотят делают… Да и будут ли что делать… В общем, я условленного сигнала не подал.

Профессор привез на консультацию Круглова проект новой схемы управления сложной установкой, работающей на том же принципе, что и установка «Альфа», известная в узком кругу ученых как «эффект К».