убедил его в порочности этих идей. Но удар по Союзному депутатскому корпусу предотвратить никто не смог — в том, считаю, повинны и сами союзные депутаты, и Горбачев, лишивший себя мощной опоры в лице высшей законодательной власти. Эти же депутаты “отдали” и Лукьянова при всем том, что вина его была очевидной. Так что не российские депутаты несут ответственность за развал Союзного Парламента — кто им мешал поступить так же, как мы и в августе 1991 года, и в эти трагические дни — с 21 сентября по сегодняшний день? (Правда, я не знаю, чем закончится эта трагедия, “что день грядущий нам готовит?”) Если бы был созван Съезд российских депутатов сразу же после подавления Кремлевского путча, то на нем могли “пройти” решения, подготовленные ультрарадикалами-демократами и предложенные Ельциным — вполне вероятно, что Съезд и ВС оказались бы разогнанными. Поскольку большинство депутатов из провинции, испуганные роспуском КПСС и РКП, их парткомов, улюлюканьем прессы, развязавшей буквально психологический террор против “защитников коммунизма”, могли автоматически проголосовать за любые ельцинские предложения. Тогда эту опасность удалось предотвратить не потому, что я был приверженцем парткомов, как вульгарно мне приписывали.Я-то как раз знал цену демократизма партийного правления с детства, взрослея в условиях депортации моего народа с твердым сознанием несправедливости партийного государства и мечтами о демократии и свободе. Занимаясь всю сознательную жизнь экономикой и политикой зарубежных стран, я твердо исходил из чрезвычайной вредности “революционных потрясений и скачков”, конфронтационных методов, поиска “врагов” в своем отечестве, исходил из необходимости гражданского согласия. Поэтому являлся сторонником медленных, но последовательных эволюционных изменений в обществе без потрясений. К сожалению, именно эта моя позиция всегда, вплоть до сегодняшнего дня, вызывала и вызывает недовольства и слева, и справа в Парламенте, в Кремле, в разных политических кругах. Оппоненты, как правило, подхватывают мои идеи и лозунги, но никогда не упоминают, кто их выдвинул первым, беспощадно подвергают меня критике, выдвигая абстрактные обвинения (одни — “уступает” президенту, другие — не идет “навстречу ему”). Что же касается “Дем. России”, то она окончательно трансформировалась в суперрадикальную партию, партию войны. Перестала быть носителем подлинно демократической идеи, заняла позиции “партии, призванной “навсегда находиться у власти”, то есть превратилась попросту в партию необольшевиков — в партию войны, во главе со своим достойным вождем — коммунистом-коллаборационистом Ельциным. Однако эта партия оказавает огромное влияние на правительство через Гайдара, Шумейко, Полторанина, Чубайса, Филатова — “ястребов псевдодемократии”. Да и Черномырдин, в силу своей беспринципности, стал заложником этой узкой группки авантюристов. Но не будем загадывать наперед.
Ситуация после августа 1991 года
Неожиданно для меня мы столкнулись с новым стилем российского Президента — стремлением “задвинуть” в сторону Парламент при принятии важнейших политических решений. Разгром Союзного Парламента — важнейшая стратегическая проблема. С кем ее обсуждал Горбачев? С Ельциным? И еще с кем? Не знаю. Со мной нет. Мне пришлось “сколачивать” новый Верховный Совет СССР, и то с большим трудом. Проблема судьбы Союза, действия нового кабинета Союза во главе с Силаевым-Явлинским — все это обсуждалось и решалось где-то в “кухонном штабе” Ельцина. Мои же попытки разговорить Ельцина по этим проблемам практически отторгались. Вплоть до ноябрьского (V) Съезда депутатов Россия не имела Правительства, не было программы работы, в то время как народное хозяйство страны разваливалось на глазах. Тогда были заложены основы сегодняшней экономической трагедии, когда авантюристическая политика “съела” экономику. Подготовка к Беловежским соглашениям осуществлялась в великой тайне, даже от меня. Подписаны же они были в период моего официального пребывания в Сеуле. Мучительные размышления всю ночь — что сказать? В посольстве сказали, что велика вероятность военного столкновения, если не будет поддержки соглашений. К тому же они предлагают Конфедерацию, все союзные республики (кроме балтийских) согласны. Решил поддержать в беседе с журналистами, потом разобраться в Верховном Совете. И действительно, ситуация была сложная. Очевидно, развал Союза и отказ от одобрения (ратификации) ничего не дает, кроме раздражения других союзных республик, якобы имперскими амбициями России. Созвонился с председателями почти всех стран — все “за”. С другой стороны — документы предполагают и “прозрачные” границы, и урегулирование проблемы гражданства, и единую рублевую зону, и сохранение единых транспортных, энергетических систем, связи, оборонного комплекса и т.д. Поэтому измерение Беловежских соглашений с позиций сегодняшних реалий не совсем корректно: хаос и дезинтеграция СНГ сегодня — это как раз следствие отклонения от обязательств по созданию Содружества. Здесь вопрос следует ставить в иной плоскости: отход от этих соглашений — умысел или проявление полной неспособности вести государственные дела со стороны Президента России? Аналогичный отказ Верховному Совету влиять на вопросы политики был продемонстрирован и в вопросах формирования Правительства: на V съезде Президент, вопреки Конституции, взял на себя исполнение обязанностей Премьера и сообщил имена двух первых “замов” — Бурбулиса и Гайдара; объявляя о “крупномасштабной программе реформ”, Президент и правительство не представили ее, зато гражданам пришлось столкнуться с многократным повышением цен, начиная с 1992 года. Меня многократно обвиняют, почему я стал на позиции оппонента к Президенту и Правительству в области экономической политики? Но как прикажете быть, если я свою известность как экономист получил у широкой общественности прежде всего благодаря своим экономическим статьям в печати, потом во второй половине 80-х годов, критикуя основные положения правительственной политики, в частности, политику в области цен, налогов, медленных преобразований структуры экономики? А здесь — разом все владельцы вкладов превратились в бедняков, многократно выросли цены и т.д.; ничего не делалось для осуществления разумной приватизации (нечто вроде программы приватизации появилось спустя год, под давлением Верховного Совета). Я как ученый-экономист всегда был сторонником социального рыночного хозяйства (германский вариант Кейнса), отсюда мои термины — “социально- ориентированный рынок”, “смешанная экономика” (наличие эффективного госсектора и госрегулирования), минимизации социальных издержек, выступал против либерально-монетарных концепций. Именно с таких позиций осуществлялась мною критика фантазий Гайдара — мне же приписывали “коммунистические принципы”. Теперь, спустя более года, все политические силы, включая самого Черномырдина, Шохина, Шахрая, взяли на вооружение именно эти идеи, кстати, хорошо разработанные на уровне программы в Верховном Совете, неоднократно звучавшие в докладах на Съездах ( к примеру, на VII Съезде) и сессиях Верховного Совета, опубликованные в печати. Но никто не упоминает, что эти идеи были взяты официально в качестве установочных Верховным Советом, ставшим на путь разумных реформ. Более разумных, чем те, которые пытались и пытаются осуществить Правительство и Президент. Так что дело не в “антиреформаторстве” Верховного Совета, это миф. Дело в том, что Президент органически не мог жить и работать без борьбы с врагом; если его нет — надо выдумать с целью возложить на этого врага свои собственные просчеты. И чем грандиознее эти просчеты — тем свирепее война, объявляемая врагу. Это горькая истина, как бы к ней ни относиться. Конфронтация — это органический стиль деятельности Президента Ельцина, его внутреннее свойство (вспомним, своих замов по ВС —Горячеву и Исаева он объявил врагами в 1991 году, вице-президента Руцкого — в 1993 году), врагом для Ельцина становится всякий, кто смеет возражать, имеет свою точку зрения. Поэтому Парламент с серьезными властными полномочиями и его Председатель, точно в соответствии с Конституцией выполняющие свои конституционные обязанности, не могли не стать для Президента Ельцина в его восприятии врагами. Все беспристрастные наблюдатели, исследователи, депутаты видели, что я делал все возможное для налаживания нормальных взаимоотношений с Ельциным, ставил неоднократно (и сознательно) себя в крайне неудобное, мягко говоря, положение, с целью не допустить конфронтации. Но избежать таковую, работая с Ельциным, невозможно. Это человек, которому нужна только война. И он находит себе врага. Он — в вечном поиске врага. По-видимому, это врожденная или приобретенная болезнь, отклонение от нормы. Наш Парламент, который несомненно принимал с 1990 года самые радикальные решения, включая введение в Конституцию поста Президента, Конституционного суда, раздела о правах человека, закрепление в ней принципа частной собственности, облекал неоднократно Ельцина сверхполномочиями (с которыми он никогда не справлялся и не отчитывался за исполнение), конечно же, был наиболее подготовлен к сотрудничеству с Ельциным как с Президентом. Если Ельцин не
