Освобождению своему через Думу и верил, и не верил. Конечно, было ясно, что избиратель сделал все что мог для того, чтобы заявить решительный протест курсу Ельцина, самому Ельцину. Протест против расстрела Парламента в октябре 1993 года. Поэтому, несмотря на колоссальный информационно- психологический шантаж, избиратель, по сути высказался против ельцинской Конституции. Именно против — объявленная Конституция, которую якобы поддержало более четверти избирателей, на самом деле поддержали менее пятой (20%) части всех избирателей.

Избиратель нарушил все планы Кремля. Он не допустил победы ультрадемократов Гайдара-Ельцина, различных “промежуточных” партий однодневок, “вылизывающих” с барско-кремлевского стола обглоданные кости. Как протест против ельцинизма, избиратель мощно продвинул в Парламенте Владимира Жириновского, дав ему напутствие “свернуть в бараний рог” ельцинистов-черномырдинцев-гайдаровцев.

По “новой конституции” одно из немногих полномочий, доставшихся нижней палате Парламента — Государственной думе — это осуществление амнистии по определенным статьям. Конечно, эта прерогатива была записана авторами Конституции не для “такого” состава Думы — они ведь считали, что будут абсолютно контролировать обе палаты.

Поэтому я и верил, и не верил. Но большие надежды возлагал на себя. Был озабочен явным стремлением ведущих следствие, включая Казанника, осуществить все, вплоть до подлогов, чтобы обвинить меня в том, в чем невозможно, казалось бы, обвинить. И вот, сообщение, кажется часов в 12 по “Маяку”: 'Государственная дума приняла Постановление, в соответствии с которым немедленному освобождению подлежат узники 'Лефортово', обвиненные в организации массовых беспорядков в сентябрьско-октябрьских событиях, а также участники ГКЧП, организаторы демонстрации 1-го мая 1993 года...”

Сказать,что это принесло какую-то мгновенную радость, — не могу, — этого не было. Была какая-то горечь. Ведь многим было понятно, что в этом постановлении Думы есть какая-то интрига, какой-то не совсем моральный компромисс — за счет правды, за счет меня и Руцкого, — ведь ясно, что если бы нас не бросили в тюрьму, многие из этих людей никогда не стали бы депутатами. Разве стал бы спикером Рыбкин, а Шумейко — Председателем Межпарламентской ассамблеи? Все эти “лидеры” — на час. Почему отказались от решения создать комиссию по расследованию обстоятельств сентябрьско-октябрьской Трагедии? Эта комиссия должна была во что бы то ни стало работать. Более того, необходимо было создать международный трибунал.

Все эти мысли кружились в голове. А пока... Пока же я попросил вызвать начальника тюрьмы или его заместителя. Вскоре явился заместитель начальника “Лефортово”. Задал ему вопросы относительно исполнения требования законодателей “освободить немедленно”. Мой собеседник сказал, что необходимо соответствующее решение прокуратуры.

— Зачем? — спросил я. — Постановление Думы надо исполнять немедленно, — так и записано. Ведь не написано, что это — исключительная прерогатива Прокуратуры. Администрация тюрьмы может это сделать в полном соответствии с Актом Госдумы самостоятельно. Освобождают же из зала Суда в случае оправдательного приговора — и не ждут, кстати, его “надлежащего оформления”. Зачитывают — и освобождают.

Собеседник согласился с логичностью моих доводов. Сказал, что, насколько он знает, Прокуратура не будет чинить препятствия, поскольку она, более чем кто- либо другой, заинтересована в “прекращении” этого “дела”.