превратившись в незаконные вооруженные мятежные формирования. Поэтому обвинение полностью несостоятельно в части утверждения, что Председатель Верховного Совета призывал демонстрантов не подчиняться “законным властям”, организовывал “массовые беспорядки”. Организаторами массовых беспорядков явились сами части МВД, выполняющие незаконные распоряжения Ерина и Кремля. Им и следует предъявлять соответствующее обвинение. Выступление Председателя ВС, в том числе и зафиксированное на пленке, полностью соответствует решениям Х Съезда, направлено на восстановление конституционного строя и прекращение беззакония. Никаких иных трактовок показанное вами мое выступление не допускает. Неправомерны попытки рассматривать действия Председателя ВС в отрыве от решений Х Съезда народных депутатов — они полностью соответствуют решениям Х Съезда и Конституционного cуда. Если руководствоваться логикой следствия, надо предъявлять обвинение всему Съезду. Предъявленное мне обвинение в целом несостоятельно и по той причине, что Председатель ВС, сам являясь представителем высшей законной власти, не может организовывать и призывать людей против законной власти — “против самого себя”, поскольку он и есть законная власть. Все это говорит (доказывает), что в отношении меня совершена политическая расправа, направленная на увод от наказания истинных виновников трагедии 21 сентября — 4 октября 1993 года. Требую незамедлительного своего освобождения из заключения.

Вопрос: — При просмотре видеозаписи в кадре видны уличные часы, которые показывают время 15 часов 21 минута. Где Вы в это время находились и чем занимались?

Ответ: — У следствия имеются исчерпывающие доказательства того, что с 15 до 16 часов у меня была ежедневная пресс-конференция.

Вопрос: — На видеозаписи имеется ваше выступление с балкона “Белого дома”, которое начинается словами: “Дорогие москвичи...” и кончается словами: “...спасибо Вам большое”. В какое время было ваше выступление?

Ответ: — 3 октября 1993 года в 16 часов у меня закончилась пресс- конференция, и это выступление могло быть только после 16 часов 3 октября 1993 года. Скорее всего, в 17.00.

Вопрос: — В вашем выступлении на балконе “Белого дома”, как вы утверждаете, после 16 часов 3 октября 1993 года, имеются следующие слова: “Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки, чтобы штурмом взять Кремль, находящийся во власти узурпатора, бывшего президента Ельцина, ныне — преступника”. Понимали ли вы, что этот незаконный призыв может привести к кровопролитию?

Ответ: — Вы странным образом подчеркиваете свою лояльность незаконному режиму. Как же может быть “незаконным” мой призыв изгнать из Кремля Ельцина, если есть решение Конституционного суда о незаконности его Указа № 1400, есть решение Верховного Совета о его незаконности. Есть решение Х Съезда народных депутатов, а Съезд — это, я напомню вам, в соответствии со ст.104 Конституции Российской Федерации — это высшая государственная власть в стране. Поэтому, с точки зрения Закона — мое выступление безукоризненно. И вы, следователь, это прекрасно знаете. Если вы будете продолжать задавать мне провокационные вопросы, я потребую вашей замены.

Теперь конкретно, что я имел в виду. Общий смысл множества обращений и Х Съезда, и моих писем к военачальникам заключался в том, чтобы войска расположились вокруг “Белого дома” и предотвратили кровавые столкновения. Поэтому я надеялся, что столь сильное обращение к военным с упоминанием о штурме Кремля, заставит их отказаться от нейтралитета и позволит расположиться вокруг “Белого дома”.

К тому же, один военный, полковник, которому я доверяю, непосредственно перед моим выступлением мне сообщил, что сразу же после взятия мэрии демонстрантами Ельцин буквально уговаривал, принуждал полк военных вертолетчиков нанести ракетно-бомбовый удар по парламентскому дворцу. Это была исключительно важная информация — надо было что-то предпринять: прямо сказать об этом в своем выступлении я не решился — можно было напугать людей. Но мое упоминание о штурме Кремля, который надлежит осуществить армии, было продиктовано этой информацией и стремлением подтолкнуть армию к тому, чтобы она, наконец, приступила к выполнению своего конституционного долга. Каждый воин, принимая присягу, говорит: “Клянусь защищать Конституцию...”. Там не говорится, что воин должен молча смотреть, как мятежник-президент топчет эту самую Конституцию, на которой, кстати, так же как и любой молодой солдат-новобранец, присягал. Так что здесь вы не сможете мне приписать ничего такого, что расходилось бы с нашими законами, Конституцией. Если бы армия вмешалась — Ельцин вынужден был бы приступить к настоящим переговорам, а не играл бы в эти переговоры через второстепенные фигуры.

Вопрос: — В вашем выступлении на балконе “Белого дома” имеются следующие слова: “Я прошу организоваться для того, чтобы взять мэрию и “Останкино”. Что вы по этому поводу можете пояснить?

Ответ: — Когда меня попросили выступить на балконе “Белого дома” после 16 часов 3.10.1993 года, как я ранее уже говорил, мне сообщили, что взяты здание московской мэрии и “Останкино”. И поэтому смысл моего выступления заключался в том, чтобы установить контроль законных властей — Верховного Совета, аппарата Руцкого. Кстати, это подтверждается тем, что мне во время, указанное мной в показаниях, предлагали немедленно выступить по телевидению с обращением к народу. Я согласился и даже стал готовиться к выезду в “Останкино”. Все это было до моего выступления на балконе парламентского дворца. Поэтому взятие мэрии и расстрел мирных людей, осуществленный по приказу Ельцина-Ерина у “Останкино” не связаны и не могут быть связаны с моим выступлением на балконе “Белого дома” после 16 часов (а точнее — в 17 часов). Но если бы я даже прямо призвал людей к этому — вы и в этом случае не могли бы меня обвинять: нет никакой причинной связи между тем, что я говорил, или — что я мог сказать, — и состоявшимися событиями у мэрии и “Останкино”.

Вопрос: — Кто вам предложил выступить по телевидению?

Ответ: — Кто-то из группы депутатов, которые непрерывно заходили ко мне в кабинет, после того, как мы все услышали о взятии мэрии и “Останкино” — Виктор Югин, Иван Савченко и др. И, кажется, пресс-секретарь Константин Злобин. Я дал согласие секретариату готовиться к выезду в “Останкино”. Но меня отговорил от этого руководитель пресс-службы Верховного Совета Юрий Мареченков. Он попросил разрешения самому выехать на место — в “Останкино”, узнать обстановку, подготовить мое выступление. Я такое разрешение ему дал, и он уехал. Вернувшись со многими приключениями, он тоже рассказал мне о трагедии, разыгравшейся у телецентра.