Но, очевидно, пять выстрелов не могли означать полномасштабный штурм; единственным заключением была казнь заложников, и в этой драме для журналистов было особенно омерзительное очарование. Американские граждане поставлены на колени и убиты выстрелами в затылок в торговом центре в самом сердце Америки в первый день рождественского сезона, на следующий день после Дня благодарения, самого семейного – кое-кто скажет, слишком семейного – праздника в году.
– Я не могу подтвердить или опровергнуть информацию о расстреле заложников, – только и смог сказать Обоба.
Однако его прямо-таки вывела из себя та резкость и враждебность, с какой был брошен ему этот вопрос. К подобному обращению он не привык.
– Но в торговом центре
Дорожка была очень узкая, но полковник упорно держался ее.
– Я не могу подтвердить или опровергнуть информацию о том, что в торговом центре были выстрелы. Очевидно, имея дело с подобной ситуацией, мы предпочитаем держать все тактические подробности при себе.
– Если боевики начали расстреливать заложников, разве вы не
– Мы никому ничего не должны, – ответил Обоба. – Трагедия начинается именно тогда, когда мы позволяем себе завязнуть в ситуации «мы должны».
Гм. Нет, ему определенно не нравился этот враждебный тон. Больше того, вдруг он почувствовал, что его тошнит от журналистов. Он обвел взглядом сотню лиц. Где любовь? Куда она пропала? Это начинало его раздражать. Надо будет обсудить все с Ренфроу.
– Я не говорил, что боевики убивают заложников. И я не буду обсуждать здесь наши тактические планы. Разумно предположить, что эти люди следят за всеми нашими публичными заявлениями.
– Кто они?
– Это пока нам неизвестно. Как я сказал, они еще не предприняли попыток связаться с нами и не предъявили никаких требований. Я могу твердо заявить, что мы оцепили торговый центр и никто оттуда не уйдет. В настоящий момент мы изучаем различные варианты действий. Как вы можете догадаться, это очень сложная операция, и мы не собираемся делать поспешные и глупые шаги.
– А разве не было признано, что в «Колумбайне»[21] следовало сразу же попытаться обезвредить стрелявших? Вместо этого полиция расставила оцепление вокруг, а люди тем временем истекали кровью. Не то же ли самое вы сейчас делаете?
Еще один нелепый вопрос! За кого себя принимают эти козлы? Где Ренфроу?
– Это не «Колумбайн». Этот комплекс во много раз больше той школы, количество боевиков до сих пор неизвестно, считается, что их десять или даже больше, они прекрасно информированы, действуют в соответствии с тщательно продуманным планом, вооружены до зубов профессиональным оружием. Как сказал специальный агент Кемп, к нам направляются подразделения особого назначения из армии и флота, и они подходят для такой работы гораздо лучше нас. У меня в распоряжении есть по меньшей мере двадцать отрядов, готовых ворваться в комплекс, но сначала нужно скоординировать их действия и каким- то образом открыть им дорогу внутрь; обеспечить, чтобы они шагали в ногу друг с другом и чтобы у них были четкие цели, определенные разведкой. В настоящий момент ничего этого нет, так что мы находимся в режиме ожидания и наблюдения.
– Дамы и господа, – вмешался губернатор, – хотя в торговом центре действительно были сделаны выстрелы, у нас нет никаких доказательств того, что были убиты люди. Возможно, просто какой-то юнец решил поразвлечься.
Замечательно! Этот безмозглый тупица только что проболтался о выстрелах!
– Полковник Обоба, Том Кифейвер, телекомпания Эн-би-си. – Красивая прическа, известная всей стране. Он уже не раз освещал громкие события. – Уютно ли вам обозначать свои позиции, когда в нескольких десятках шагов, возможно, умирают люди?
– Ребята, я полагаю, что всем нам нужно вернуться к работе. Прошу нас извинить.
С этими словами полковник мужественно развернулся и направился к штабному автобусу. У двери он остановился и обернулся. Губернатор давал интервью общенациональным и крупнейшим местным каналам новостей. Журналисты терпеливо ждали своей очереди. Похоже, губернатор упивался моментом.
У Лавелвы перед глазами все поплыло. Дико ухмыляясь, сомалиец сдавил большими пальцами ей гортань. Из ран у него по лицу текла кровь, капая на лицо Лавелве. Девушка отчаянно вырывалась и сопротивлялась, и еще дважды ей удалось с силой полоснуть подонка корешком тетради, но оба раза тот заранее видел удар и успевал отвернуться, опустить голову, так что импровизированное лезвие попало ему по затылку и по уху, разрезав кожу, но не причинив достаточно сильной боли. Теперь девушка полностью была в его руках. Все кончено. Нехватка кислорода превратила легкие Лавелвы в лопнувшие воздушные шары, и ей показалось, что ее закручивает бурлящий водоворот.
Но вдруг парень расслабился. Его пальцы, стиснувшие горло Лавелвы, чуть разжались, пропуская в легкие глоток воздуха, в котором она так отчаянно нуждалась. Однако его пальцы по-прежнему оставались у нее на шее. Он заговорил по-сомалийски. Девушка не понимала ни слова, но она уловила общий смысл.
– Ха, девчонка, смотри, что делает с тобой Асад! Ха, сейчас я отправлю тебя в геенну огненную, преисподнюю для неверных, куда попадают те, кто идет против Аллаха. Я твой убийца, твой повелитель. Ты осмелилась мне перечить – и ты умрешь, как скоро умрут неверные повсюду, узнавая могущество ислама.
Что за чушь! Парень был на взводе, гордый своей великой победой, не желая упускать это мгновение, наслаждаясь убийством. Лавелва ударила его еще раз, но он только моргнул, тряхнул головой и сказал:
– А теперь умри, сучка!
Его большие пальцы с силой стиснули ей горло, быстро перекрывая поток воздуха, и она, вдохнув сухую пустоту, отчаянно забилась, чувствуя, как силы ее оставляют, моля бога о том, чтобы ей удалось спасти детей, она так старалась спасти детей и…
И тут кто-то свернул парню шею.
Свернул одним четким мощным движением, и Лавелва услышала хруст позвоночника, сломавшегося пополам. Между тонких губ вывалился язык, глаза закатились, голова повисла набок, словно лопнувшая пружина, пальцы потеряли силу, и парня сняли с Лавелвы, словно мешок картошки, и положили на пол, с которого ему уже не суждено было подняться.
Лавелва увидела над собой какого-то мужчину с азиатской внешностью.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Господи, да он меня едва не придушил, твою мать.
– Просто расслабься, успокойся. Он больше никогда никого не задушит, договорились?
Мужчина, как теперь разглядела Лавелва, был худой, жилистый; все его поджарое тело под футболкой говорило о том, что он воин, вены на запястьях вздулись от крови.
Обернувшись, он быстро и умело обыскал мертвого сомалийца, первым делом забрав у него «калашников», затем быстро отстегнув подсумок с боеприпасами, – магазины были странного
– Ну как, стало лучше? Придется тебе целый месяц походить с синяками, но в остальном, думаю, все будет в порядке. Не могу поверить, красавица, что ты полоснула его этой финкой. Храбрости тебе не занимать – и я готов в любой момент взять тебя в свою команду.
– Вы кто? – спросила девушка.
– Зовут Реем. Послужил в морской пехоте, вот почему сейчас я встаю на тропу войны. Кроме меня, этим не занимается никто. В общем, я следил за этим шутом и увидел, как он заглянул сюда.
Лавелва посмотрела на убитого парня. Она уже видела этот взгляд, на улицах. Выражение «я сплю», пустые глаза, ничего не видящие, это угасание, говорящее «теперь я ничто». Человек натыкается на пулю
