красном, восседающего на своем троне. Однако повсюду они видели объятых отчаянием американцев, притулившихся на корточках на полу. Первое время заложникам было приказано держать руки за головой, однако вскоре дисциплина ослабла.
Боевики сами еще были подростками: и их собственная дисциплина была далека от совершенства. Они должны были бдительно присматривать за пленниками, следить за тем, чтобы те не объединялись в группы и не замышляли восстание. Однако у американцев, похоже, начисто отсутствовал дух сопротивления, и они по большей части просто сидели, тупо уставившись перед собой. Салиму и Асаду уже приходилось видеть подобный безучастный ступор у жителей захваченной Вабры. Поэтому парни развлекались тем, что болтали, подшучивали друг над другом, посматривали на хорошеньких девушек, стараясь произвести на них впечатление юношеской бравадой, и утоляли голод в многочисленных заведениях быстрого питания, которыми изобиловал опустевший торговый комплекс. Их нисколько не беспокоило то, что рано или поздно сюда непременно ворвутся солдаты и полицейские, начнется стрельба, и сами они, скорее всего, погибнут. Их жизнь была такой суровой, что в смерти будет мало боли.
Но вдруг в наушнике, который был вставлен в ухо и прикрыт платком, раздался треск. Это был имам.
– Ты, Асад, тебя так зовут, правильно?
– Да, имам, – встрепенувшись, подтвердил Асад.
– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили?
Это правда. У него было особое задание.
– Да, имам, – сказал Асад в микрофон, закрепленный у горла.
– Так вот, время пришло. Ты сможешь найти это место?
Асад все помнил. Второй этаж, северо-западный сектор, пассаж «Колорадо», К-2-145. Вот его цель. Имам отметил ее на красочной рекламной брошюре с планом этажей. По таким брошюрам Асад и его товарищи ориентировались в торговом комплексе.
– Смогу, имам, – сказал Асад.
– Хорошо, – сказал имам. – Настало время забрать детей.
Мистер и миссис Джирарди робко приблизились к полицейскому, стоящему в самом внешнем оцеплении торгового центра. Огромный комплекс виднелся вдали, похожий в сгущающихся сумерках на перевернутое корыто, окруженное полицейскими и пожарными машинами.
– Ребята, – остановил их полицейский, – сожалею, но дальше я вас пропустить не могу.
– Сэр, – жалобно произнес мистер Джирарди, – мы ищем нашего сына. Ему четырнадцать лет.
– Мы впервые разрешили ему отправиться в торговый центр одному, – подхватила миссис Джирарди. – Обычно сюда вожу его я или он ходит со своими друзьями. Но он хотел купить подарки на Рождество.
– Да, мэм.
– От него нет никаких известий. Может быть, нам самим ему позвонить?
– Он вам не звонил?
– Мы ничего не слышали. Мы знаем только то, что показали по телевизору.
– Нет, я бы вам не советовал звонить сыну, – сказал полицейский. – Возможно, он прячется или ранен – в общем, мало ли что может быть, вы ведь не знаете, в какой он ситуации. Так что, наверное, лучше дождаться, чтобы он сам вам позвонил.
– Есть какая-либо информация о том, что происходит внутри?
– Нет, сэр. Мы еще только развертываем наши силы и организуем взаимодействие. Ситуация жуткая, и никто точно не представляет, что делать. Если честно, потребуется несколько часов, чтобы разобраться в происходящем, и еще больше времени, чтобы получить какую-либо информацию. Не сомневаюсь, с вашим сыном все в порядке. Он молодой, он сильный, он ловкий.
– В том-то и дело, что не совсем. У него астма. Он очень худой и слабый.
– Ну… – растерянно произнес полицейский. – Тогда, наверное, вам лучше всего разыскать палатку Красного Креста. По-моему, ее разбили с западной стороны. Вы сможете там отдохнуть, и, если появится какая-либо информация, вы сразу все узнаете.
– Не надо было отпускать его сюда одного… – пробормотала миссис Джирарди.
Она тяжело оперлась на руку супруга, и они прошли через оцепление.
Лавелва Оутс утихомирила рыжеволосого мальчишку. Хлопот с ним было больше всего. Возможно, потому что волосы у него были рыжие, мальчишка постоянно требовал внимания к себе и притом постоянно задирался с другими детьми. Он все время приставал к маленькой девочке с азиатской внешностью, которая лишь молча сидела и начинала плакать, когда к ней обращались. Отвесить ему хорошую затрещину? Лавелве очень этого хотелось, но она понимала, что так нельзя. Работу в наши дни найти нелегко, а лупить этих чертовых детей здесь не принято.
– Так, девочки и мальчики, а теперь мы сыграем в новую игру, – весело сказала Лавелва. – Вам всем нужно будет прятаться от чудовища. Как только я скажу: «Чудовище!», вы все должны будете спрятаться. Мы притворимся, что вокруг бродят злые чудовища. Но они вас не заметят, и все будет в порядке. Мы вместе спрячемся от чудовищ.
– Это страшная игра, – испуганно произнес Роберт.
Лавелва знала, что его зовут Робертом, потому что у него на рубашке была приколота бирка «РОБЕРТ 15–16». Однако четыре часа уже есть, а мама так и не пришла за Робертом. Может быть, она убита.
– Я хочу домой. Где моя мама? – жалобно всхлипнул Роберт.
– Не сомневаюсь, она уже идет сюда, – заверила его Лавелва.
– Я хочу в туалет, – сказала Линда.
– Пописать или другое? – спросила Лавелва.
– Все сразу, – ответила девочка.
– Ну хорошо, – сказала Лавелва. – Еще кто-нибудь хочет в туалет?
Поднялось несколько рук.
– Я отведу вас туда, – туалет находился в дальнем конце комнаты, – но всем нужно будет идти на цыпочках.
– Я не буду ходить на цыпочках, – сказал Ларри. – Цыпочки – это для малышей.
Лавелва работала воспитателем в детской комнате на втором этаже. Ее заботам были поручены семнадцать непослушных детей, троим из которых не было еще и восьми лет. И это был ее первый рабочий день! Проклятье!
Лавелва точно не знала, что происходит. Она была прикована к детской комнате, просторному помещению, заваленному поломанными игрушками и описанными куклами, расположенному на втором этаже. Примерно с час назад Лавелва услышала выстрелы – громкие резкие хлопки, отразившиеся гулкими отголосками от стен, углов и закутков огромного комплекса, очень страшные, – и сразу же отвела всех детей в заднюю часть комнаты и приказала лечь на пол. Подойдя к двери, она увидела, что плотный людской поток по коридору иссяк в считаные минуты. Люди бежали словно сумасшедшие с криками: «Там стреляют, там стреляют, у них пулеметы!» Лавелва поняла, что ей ни за что не удастся провести семнадцать детей в такой толпе, что малышей оторвут от нее, собьют с ног, может быть, даже затопчут. Куда подевалась ее начальница? Миссис Уотни, заведующая детской комнатой, не отвечала на звонки и на текстовые сообщения. Быть может, она тоже выбежала из торгового центра? Лавелва попробовала позвонить матери, но не смогла дозвониться. Тогда она позвонила своему брату Ралфи, хотя тот предупреждал, чтобы она никогда не беспокоила его, когда он работает. Неважно, она все равно не смогла дозвониться. Лавелва позвонила по 911. Никто ей не ответил. Она осталась совершенно одна.
Лавелва сразу же поняла две вещи: во-первых, будет гораздо лучше, если она останется с детьми здесь до тех пор, пока не придет какой-нибудь представитель власти, полицейский, пожарный, кто угодно, и не даст ей инструкции, и во-вторых, что, если здесь разгуливают вооруженные люди, ей самой тоже нужно вооружиться. Жизнь в ее вселенной, ограниченной центром Миннеаполиса между Двадцать восьмой улицей и Вашингтон-авеню, была жестокая, и вся молодежь носила при себе оружие. Лавелва не раз видела молодых парней, лежащих посреди улицы в луже крови, с остекленевшим взглядом. Таким был ее
