изучающих британский империализм XIX века или внешнюю политику США в веке XX.
Эти типичные для автора цветистые выражения стоит рассматривать в контексте всей его аргументации. Разве нет в ней рационального зерна? Не кажется ли нам знакомой картина огромной, абсолютно не исследованной территории новых производственных возможностей? Не напоминает ли о чем-нибудь движение к все большей бюрократизации как в государственном, так и в частном секторе? Наконец, пророческими оказались строки об отмирании буржуазной этики. Напомню, что книга увидела свет в 1942 году. В качестве наблюдателя Шумпетеру не было равных. Ему удалось одним махом выставить на посмешище левый фланг, ждавший неминуемого конца капитализма, развенчать иллюзии центристов, убежденных в том, что умеренное манипулирование государственными расходами способно раз и навсегда решить все проблемы, и дискредитировать невеселые предсказания правых, считавших, что мы ступили на дорогу, ведущую к рабству. Несмотря на это, его прогноз нельзя оценить однозначно: при ближайшем рассмотрении он оказывается не без недостатков. Шумпетер, вне всякого сомнения, был прав, говоря о большом будущем технологий, но он не сумел предвидеть, что сама природа многих изобретений — от ядерного оружия и энергии до компьютера — сделает их не только заманчивым вариантом для инвестиций, но и угрозой для существования капитализма. Можно только восхититься точностью его пророчества о неизбежной бюрократизации крупного бизнеса, но очевидно и другое: рост неуклюжих великанов индустрии не сделал их поведение менее агрессивным. Вид сражающихся за международные рынки гигантских корпораций едва ли согласуется с предсказанием о схождении на нет склонности капитализма к расширению своих владений.
Действительно ли можно говорить о том, что капиталистический мир погрузился в апатию, потерял веру в себя? Если бы эти строки писались в 1960-х, нам оставалось бы только снять шляпу, ведь тогда западный капитализм, очевидно, двигался по направлению к плановой экономике. Тридцать с лишним лет спустя тезис Шумпетера выглядит не столь убедительно. Вера в капиталистические ценности отвоевала свои прежние позиции не только в США, но и в Европе, в то время как движение по направлению к плану принесло вначале рост, затем инфляцию и, наконец, потерю веры в жизнеспособность планирования как такового. Заключительным ударом по плановой системе стало крушение Советского Союза.
Конечно, стоит отметить, что Шумпетер писал о долгосрочном периоде, тогда как мы критикуем его в рамках краткосрочного периода. Возрождение может оказаться лишь временным, и на смену ему придет капитализм с элементами мягкого социализма. Вероятно, рано или поздно бюрократизация возьмет верх над стремлением к господству над соперниками, и огромные транснациональные корпорации, объединившись в своеобразный картель, разделят мир на частные королевства — так, как это делали сто лет назад, в эпоху империализма.
Да, это всего лишь домыслы, но ведь и Шумпетерова картина мира — тоже домысел: рисуя один из возможных капитализмов, он совершенно не пытается убедить нас в его единственности. Да, предложенный им сценарий очень поучителен, но он не вытекает из развития системы с такой же неопровержимостью, как, например, доктрины Смита, Рикардо или Маркса.
Следовательно, его наследие нельзя оценивать по тем же критериям, что работы других философов от мира сего. Его предсказания касаются не столько экономики, сколько общества в целом, он размышляет о том, в каком направлении могут подуть ветры культурных перемен. Благодаря своим аристократическим замашкам, свойственной настоящему ученому надменности и печальному опыту в реальной политике и предпринимательстве, Шумпетер, по всей видимости, был способен выносить более взвешенные суждения, чем Кейнс, добивавшийся успеха слишком легко, и Маркс, который был воплощением неудачника. Жаль только, что в жертву острой как бритва наблюдательности была принесена строгая экономическая логика, служившая столь мощной опорой для взглядов мыслителей прошлого.
Последствия выводов Шумпетера в высшей степени тревожны, причем не только для капитализма, но и для всей экономики. Не стоит ли считать главной заслугой великих экономистов минувших эпох способность определять направление движения системы? Вообще говоря, не построена ли вся экономическая наука на возможности мало-мальски четкого предсказания грядущих событий? Согласно Шумпетеру, теперь все это в прошлом — каковы бы ни были провидческие способности экономической науки, они не имеют никакого значения. Так ли это? Мы рассмотрим этот важнейший вопрос в последней главе. А пока нам есть что добавить к рассказу об этом идеалисте. Впереди последний поворот сюжета, и он сулит нам нечто куда большее, чем просто штрих к биографии Шумпетера.
Давайте вновь вспомним о центральном противоречии в шумпетеровской интерпретации капитализма. Мы легко найдем его в 'Теории экономического развития' — речь идет об описании системы как, с одной стороны, статичного, инертного, неизменного 'кругооборота доходов', а с другой — конструкции, подверженной воздействию того, что потом назовут 'ветром творческого разрушения'. Почему Шумпетер позволил себе нарисовать настолько богатый противоречиями портрет системы? Какой смысл говорить о неизменном кругообороте доходов как квинтэссенции той самой системы, что характеризуется непрерывным процессом изменения?
Объяснение самого Шумпетера хорошо известно: кругооборот позволяет нам по достоинству оценить роль предпринимательства как не только движущей силы капитализма, но и единственного источника прибылей. Существует и другое понимание странного сочетания покоя и изменения. Шумпетеровские предприниматели, как мы помним, не происходят из какого-либо конкретного класса — они просто лучше других знают, что такое инновации. А значит, капиталистическое 'развитие', по существу, не является неотъемлемым свойством капитализма. А вот приведение системы в движение некапиталистической элитой еще как является!
Очевидно, сам Шумпетер был высокого мнения об историческом значении 'элит' — малочисленных групп необычайно одаренных людей. Давайте обратимся к его собственным строкам из'Теории экономического развития', в которых он рассматривает музыкальный дар:
По сути, лидерство, включая лидерство экономическое, мало чем отличается от способности к пению. Около четверти населения, как утверждает Шумпетер, настолько слабы в этом отношении, что им достаются самые скучные роли в экономике — например, клерков и чиновников от делового мира. Затем следует половина, обладающая нормальным объемом навыков; сюда входят почти все 'нормальные бизнесмены', которые прежде всего опираются на проверенные решения, но способны решать задачи, предлагаемые повседневной жизнью. Наконец, есть настоящая элита — 'люди того типа, что характеризуется выдающимся уровнем интеллекта и силой воли'.
История, повествуя об изменении и развитии, по сути есть рассказ о влиянии элит на инертные
