возможность колонистам подготовиться к атаке. За это Кусков, как и все поселенцы, был им чрезвычайно признателен.
— Проститься, говоришь? — пробормотал Кусков. — А ну обожди меня тут, — бросил он Прохору и быстрым шагом двинулся через крепостной двор.
Глава шестая
С обрывистого берега, сквозь кусты и маленькие деревца, непонятно за что цеплявшиеся своими корнями, открывался прекрасный вид и на залив, и на расстилающийся до самого горизонта Тихий океан.
«Не зря его прозвали Тихим, — размышлял лежавший на камнях лейтенант Завал ишин. — Чем меньше и мельче водный бассейн, тем более он имеет тенденцию к бурному, непредсказуемому поведению. А такие просторы поди-ка раскачай!»
Несмотря на молодость, Дмитрий Иринархович Завалишин уже проявил себя как человек неординарный. Потомственный военный, сын генерала, героя Отечественной войны 12-го года, Завалишин был своего рода вундеркинд. Будучи зачисленным в Морской кадетский корпус, он вскоре показал такие способности, что в 16 лет, будучи еще гардемарином, был назначен по совместительству преподавателем навигации. Неудивительно: юноша не только умел производить в уме сложнейшие математические вычисления, но также отличался прекрасной памятью и четкой выразительной речью. А в семнадцать лет высочайшим повелением ему, в обход всех формальностей, было присвоено звание лейтенанта Военно- морского флота.
Завалишин был живой легендой всего корпуса. Поэтому, когда в училище пришел приказ отобрать наиболее талантливых молодых офицеров и гардемаринов старших курсов в состав военно-морской кругосветной экспедиции Лазарева, имевшей своей целью, помимо демонстрации славы и мощи русского оружия на всех континентах, еще и обновление мореходных карт, в кандидатуре Завалишина никто не сомневался. Добавим, что Дмитрий Иринархович, которому к тому времени было уже двадцать лет, свободно говорил на шести языках — немецком, французском, английском, испанском, голландском и шведском, учил итальянский, греческий и арабский. Словом, лейтенант был весьма незаурядным молодым человеком.
Увидеть, как пираты спускали шлюпки на воду, из-за густого тумана было совершенно невозможно, зато молодой слух легко ловил малейшие нюансы перемещения врага. Вот на далекой шхуне опускают в шлюпку последний ящик, вот отталкиваются веслом от борта судна, вот делают первые гребки. Наконец шлюпки выскочили из тумана и с удвоенной скоростью понеслись к берегу.
Отряд залегших по обе стороны от Завалишина гардемаринов и солдат пришел в движение, защелкав ружейными затворами.
— Нахимов! — тихо позвал Завалишин. На зов к нему подполз такой же молоденький офицер в новеньком мичманском мундире.
— Как полагаешь, мичман, каким маневром их удобней брать будет? — спокойно, как на лекции, спросил Завалишин мичмана, кивнув головой в сторону вражеского десанта.
Нахимов обвел взором местность.
— Что ж тут полагать, господин лейтенант? Взять их на высоте труда не составит. Но хотелось бы тихо — так, чтоб главный приз не уплыл. Верно я понимаю? — мичман кивнул в сторону сокрытой пока в тумане шхуны.
— Ты, душа моя, прямо мысли мои читаешь, — с полуулыбкой ответил Завалишин. — Так что вот тебе первое боевое задание. Возьми половину людей и укройтесь вон там, за выступом ниже по тропе. Пропустишь их на меня. А там уж не медли: как мы штыками в них уткнемся, так ты со своими сзади их и припри! Попортим сукнишко-то им сразу и со спины, и с пуза.
— Слушаюсь, господин лейтенант!
Не разгибаясь в полный рост, Нахимов вскочил на ноги и тихо отдал пару команд. Группа солдат, используя выступы скал и кусты, чтобы не выдать себя раньше времени, короткими перебежками последовала за Нахимовым.
«Хороший офицер получится, — глядя ему вслед, со знанием дела подумал Завалишин. — Толковый…»
Глава седьмая
Широко улыбаясь и протягивая руку, Кусков подошел к человеку в балахоне.
— Не в добрый час уходить вы собрались. Переждали бы.
Незнакомец, сунув в котомку что-то, бывшее у него в руках, сделал шаг навстречу Кускову и пожал протянутую руку.
— Да нет, мы до того как все начнется уйти должны. Прощайте, Иван Александрович. Так надо. Бог вам в помощь!
На Кускова приветливо и уважительно глядели серые глаза. Длинные русые волосы, выбившиеся из- под капюшона, нисколько не лишали незнакомца мужественности. Был он небрит и помят — что, вероятно, являлось следствием полного тягот путешествия, — но при этом от него веяло какой-то непонятной свежестью, что ли. Кусков никак не мог подобрать подходящего слова. Но то, что он не имел ничего общего с францисканцами, уж это точно! Насчет этого Кусков мог побиться об заклад. Монахи, соблюдая обет нищеты, годами не мылись и воняли, как стадо баранов. Этот же не только не пах, но даже, как казалось Кускову, источал какой-то необыкновенный, удивительно приятный аромат.
— Ну, раз надо, не смею вас задерживать, святой отец, — продолжая улыбаться, тихо проговорил Кусков. — Мы и так вам за то, что прозорливо упредили беду нашу, по гроб жизни обязаны. За то вам поклон нижайший! И от компании, и от России, и от всех нас, грешных!
— Да не стоим мы такой благодарности от вас, Иван Александрович. И не священник я вовсе. Мы… как бы вам это объяснить… — Незнакомец замолк на минуту, подбирая слова. — Странники мы, я же говорил вам…
— Ну, странники так странники, — миролюбиво согласился Кусков, — будь по-вашему! Только вот невдомек мне, однако. Говорите вы вроде по-нашему, а чудно как-то…
— Что ж тут чудного, Иван Александрович, — насупился незнакомец, — давненько ходим по местам далеким, неведомым, с разными народами встречаемся. Иные и совсем говор родной забывают, а мы вишь, помним. — Странник вдруг перешел почти на былинный язык.
Кусков, продолжая делать вид, будто не замечает смущения гостя, добавил:
— Да и потом, люди брешут, будто вы про то, что будет, ведаете? Не знаю, как здесь, а у нас на Руси это только святым отцам-праведникам испокон веку было под силу. Да вот и снеди никакой в дорогу не взяли, опять же! Святым Духом, что ли, питаетесь? Так кто же вы тогда, как не святые? — очень довольный, что «поддел» гостя, тем не менее вполне дружелюбно улыбался Кусков.
Странник неуютно переминался с ноги на ногу.
— Иван Александрович, оставим святость. Нет безгрешных людей. А мы еще и погрешней вас, пожалуй. Но вот насчет будущего действительно совет могу дать. То нападение, которое сегодня учинили… то есть еще учинят бостонцы, — это лишь начало! Дальше хуже будет! И не только пушнину красть начнут, а скоро и зверя в ваших… э-э-э… наших водах бить будут! Отсюда и до самого севера!
Улыбка и благодушие сошли с лица Кускова. Он это и сам прекрасно понимал. Единственное, чего он не мог взять в толк, это упорное молчание руководства компании на все его рапорты и донесения
