Кстати, донес на печника брат родной.

Лейтенант нисколько этому не удивился.

Он беспризорником сам прошел через всякое.

Вот обещал случайный гражданин краюху подать, только поднеси ему тяжелые вещи, ну, маленький Стахан подносил, а ему давали пинка. «Пушкина читал? Нет? Вопросов нету». Другие просили: покажи дорогу к такой-то пристани – и тоже отделывались пинком. Однажды какая-то глупая старушка все-таки подала ему рубль (старорежимный), так он так обозлился, что бежал за ней до самого дома и всяко грязно ее позорил. «Стаканчики граненые». Когда начал служить, тоже на всех смотрел уличным волком, но на службе – дисциплина, там никуда не денешься. Мучила память, голова пухла от имен и событий, но научился скрывать. Кто в здравом уме будет помнить, как описался со страху, убегая от мильтонов? Или как потерял срезанный у нэпмана кошелек? А Стахан помнил. И светлое, и позорное, и страшное – все помнил. Прочитанные книги помнил, газетные заголовки, вывески на лавках и учреждениях. «Подтип по образцу Бючли». Вот где-то увидел такие слова и сразу навсегда запомнил. А посмотреть, что это за подтип, что это за образец – времени не было. В детстве думал, что это у всех так, а потом дошло, убедился, что люди многое забывают сразу, это только у него, у урода («Подтип по образцу Бючли»), – так. В этом смысле вечерние разговоры с капитаном сильно помогали Рахимову. Спрашивал неназойливо, как бы ненароком, запоминал. Капитан согласно кивал: ты, Стахан, не тушуйся, вычистим от гадов страну! «Мы не рабы! Рабы не мы!» Не смотри, Стахан, что ты малого росту. Я вот князь, например, а некоторых это мучает.

Второй Гусев по отчеству не подходил.

Указано в документе Алексей Иванович, а в скобках – Авксентьевич.

Может, из-за разных отцов и угодил в лагерь, всё могло быть. Все же Рахимов дело Ивановича (Авксентьевича) изучил. Сейчас ведь как? Пошел в ЗАГС и сказал – не хочу быть Ивановичем, а хочу быть Авксентьевичем. Свобода! Для чего революцию делали? Спросят: зачем тебе? Есть основания? Ответишь: а то! Есть основания! Дядя родной проходил по делу соколов Троцкого. А он у нас Иванович. Это как черным дегтем по веселому ситцу, да? Как такое терпеть? Кстати, лейтенант сам знал человека, который сменил опозоренную (после убийства товарища Кирова) фамилию Медведь на фамилию Учстал. Его спросили: а это человеческая фамилия? Человек только прищурился. Переспрашивать не стали, догадались – Ученик Сталина!

Гусев Алексей Иванович (Авксентьевич) родился в 1891 году в русском городе Елец (Орловская губерния) в семье нотариуса окружного суда. Поступил на медицинский факультет Казанского университета, затем перевелся в Юрьевский. Там познакомился с профессором римского права Кривцовым. Стал пописывать брошюры обо всем, но главное – о больших тайнах, которых ни одна наука не разгадала. Был близко знаком (вот вам прямая связь) с некоторыми «мракобесами». На допросах не скрывал: «Мое знакомство с профессором Кривцовым направило мое мышление на путь новых исканий. Предполагая возможность сохранения в наши дни истинной доисторической науки, я занимался изучением древних войн, вооружения и способов доставки тяжелых объектов на большие расстояния».

Вопрос: «На какие именно расстояния?»

Ответ: «На значительные».

«А из Москвы в Берлин?»

«И это тоже».

Ответ засчитали.

Уголовный Кодекс РСФСР нам что говорит? Уголовный Кодекс РСФСР нам вот что говорит: контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских Советов… Ну, дальше понятно все… Статья 58-1…

Но Гусев (Авксентьевич) на этом не остановился. Измена родине (58-1а), недонесение на лиц, замышляющих такую же измену (58–12), тайные сношения с иностранными государствами (58-3), даже шпионажем (58-6) себя замарал.

Был еще и третий Гусев.

К делу даже снимок прилагался.

Желтая, поломанная по краям карточка. Крепкий человек, больше о таком ничего не скажешь. Выпуклые глаза. Походил больше на конюха, но на допросе признался: имел сношения с Марсом. Лейтенант задумался. Видимо, речь шла о некотором населенном пункте. Может, о заграничном. В большом географическом атласе в библиотеке Дальстроя нашел целых три Марса: малое горное селение в Персии и два низменных, чуть не ниже уровня моря, в южной России и в Удмуртии. Но самое главное: Гусев А. И., имевший сношения с Марсом, хорошо знал пропавшего инженера Лося. Из такого человека многое можно выкачать. Как из глубокой шахты руду, можно из такого человека выкачать очень полезную информацию, вооружить Красную армию новым ужасающим оружием и стереть с лица земли все, что противоречит всеобщим радости и свободе. Люди, как коты. Их пока мордой в миску не сунешь, молоко не пьют.

Искомый Гусев и в лагере отличился. Место свое содержал грязно, койку не заправлял. Отсюда итог: умер в больнице ОЛП (отдельного лагерного пункта) «Золотистый». Прилагалось найденное при трупе письмо, написанное карандашом, – никому не успел передать, скотина. В письме, сложенном аккуратным треугольничком, покойный з/к сообщал какой-то Маше (жене? сожительнице?), что в течение последних двух с половиной месяцев он работал ассенизатором, хотя был признан негодным к физическому труду. «А работать, – сообщал покойный Гусев А. И., – очень мне хочется». Даже бравировал: «Хочется приносить стране настоящую пользу, хочется не быть за бортом, вложить в свой труд всю преданность партии, правительству, родной стране. Я, Маша, убежден, что мне поверят, что меня простят, что я буду вычеркнут, наконец, из проклятого списка врагов народа!»

Но партию и природу не перехитришь.

Крупозное воспаление легких, кардиосклероз, упадок сердечной деятельности. Похоронен на том же ОЛП «Золотистый». «В 1500 м от зоны лагеря в юго-западном направ. на глубине 1,5 мт. в гробу и нижнем белье». Тут же приводились приметы захоронения: «Расстояние от зоны лагеря – 1,5 км. Метров от дороги – 300. Какое место – сопка. Куда погребен головой – на северо-запад. Какие ближайшие предметы около могилы – редкие поросли стланика».

Надежней упрятан, чем Чингисхан.

А то, что умерший был тем самым нужным ему Алексеем Ивановичем Гусевым, лейтенант Рахимов понял сразу. Правонарушения отмечены: споры с конвойным – карцер, стычка с дежурным – карцер, несанкционированная встреча с з/к… Полгаром!.. Пересеклись, гады!

– Подумаешь, Марс, – ответил на размышления лейтенанта бывший князь капитан НКВД Мочабели. – Я слышал, и на другую планету летали, почему нет? Только делу не дали ход. А допрос с пристрастием – он фантазии возбуждает. Через мои руки и не такие контры проходили.

Посочувствовал:

– Опоздал ты на своего Гусева. На «Золотистом», насколько мне известно, больше пяти месяцев не живут. Тебе бы раньше со мной связаться, вытащил бы того гуся на сковородку, раз так нужен тебе.

– Не мне. Стране нужен.

– Тем более. Я бы сам поговорил с этим Гусевым, пока он был жив. Человек, если он еще живой, всё скажет, если правильно подойти. У меня было, проходил по делу настоящий красный командир. Ну, там все сходилось – и командир он, и красный, и орден Красного знамени, и подвиги кромешные совершил. А когда подошли с умом, оказалось, что хоть и командир он, а белый.

– Против себя воевал, что ли?

Мочабели охотно разбавил спирт, выпил:

– Нам о таком задумываться не рекомендуется. Записал ответы, отдал дело в производство. Диалектика!

Но вот з/к Полгар, если всерьез, был не так уж прост, даже совсем не прост. Считался красным журналистом, знал три языка. «Животное, снабженное кровью», писал о таких в древности Аристотель. У лейтенанта в памяти часто такое всплывало. Этот Полгар постоянно двоился, имел как бы два лица. Одно из папье-маше – глупое, а другое – лик божественный. (Тоже выражение – из древних.) Крикнешь к божественному, а к тебе глупое поворачивается. Писал, кстати, гражданин Полгар книжечки о