человека. Ну, это к слову… Значит, работает себе мужик, полон идей, но тут у него случается конфликт с руководством института, он бросает все и идет в больницу. С начальством больницы у него отношения нормальные, друзья они с главврачом, вместе когда-то учились, поэтому в больнице Медник чувствует себя свободно и продолжает заниматься исследованиями, причем выходит на уровень, когда начинает мечтать о каких-то всемогущих ангелах, которые станут его надежными помощниками. Надо полагать, что это он так своих модификантов называет. За это тоже могли убить. Например, за то, что эксперименты провел, не согласовав это с подопытными кроликами, а может, кто-то серьезно опасался конечных результатов этих экспериментов. В конце концов, это и случилось — труп Медника явился веским тому подтверждением. Перед смертью его кто-то явно пытался разговорить, делая инъекции соответствующих препаратов. Трудно сказать, добились ли убийцы от доктора каких-нибудь сведений, но сразу за убийством они взламывают кабинет доктора в больнице, переворачивают там все и уходят, прихватив шесть историй болезней. Спрашивается, зачем им это нужно? Получается, что подопытными объектами Медника были именно эти шесть женщин или кто-то из них. А что за эксперимент он проводил? Вводил измененную на генном уровне сперму, чтобы получить своих модификантов? Тогда родственники подопытных или сами подопытные не имеют к убийству отношения. Про себя они сами знали, а остальное их не должно было волновать. Да и про себя что они знали? Забеременели, беременность развивается успешно… А успешно ли? Надо Примусу сказать… тьфу ты, дал же Бог человеку кличку… Евграфову надо сказать, чтобы он съездил в поликлиники, где состоят на учете эти женщины, и выяснил, как протекает беременность. Хотя вряд ли ему что-то расскажут, сошлются на врачебную тайну. И чревата такая любознательность — мужья у них не рядовые. Ладно, пока оставим это направление. А что у нас есть? А есть у нас символ Сферических Мистерий, который после смерти Медника побывал в руках мелкого жулика по фамилии Теркин, который обожал конкретику и наличность, а потому сдал яйцо со змеей в антикварный, по счастливой случайности тот самый, где Медник скульптурку приобрел. Правда, непонятно, как этот предмет оказался у Теркина, и выяснить это можно лишь одним путем — взять его за тощую задницу, напугать хорошенько и вытряхнуть все, что он знает. В запасе еще есть эпидерма, которую эксперт нашел под ногтями убитого. Но сейчас она бесполезна и свою роль сыграет, если появится у нас конкретный подозреваемый.

Не нравилось Нечаеву происходящее, какая-то глупая и необязательная фантастика путала все расследование. Модификанты эти… Ангелы, понимаешь, Медника… Он повторил эти слова вслух. Звучало.

Где-то около шести часов вечера позвонил незнакомый мужчина.

— Здравствуйте! Мне нужен оперуполномоченный Евграфов. Вообще-то он мне давал два телефона, но первый, к сожалению, не отвечает.

— У вас к нему дело? — спросил Нечаев. — Я его начальник.

— Вот и хорошо, — сказал мужчина. Голос у него был слабый и дребезжащий, словно у старика. — А меня зовут Матвеем Ипполитовичем, я работаю в антикварном магазине на Пражской. Вам это что-то говорит?

— Разумеется, Матвей Ипполитович, — оживился Нечаев. — Вы хотели что-то передать Евграфову? Можете сказать мне, я обязательно передам.

— Уж пожалуйста, — согласился старик. — Не знаю, насколько это будет интересно ему и поможет ли в расследовании этого ужасного убийства, но я, знаете ли, вспомнил еще одну деталь из нашей беседы с этим самым Ильей. Вы понимаете, о ком идет речь?

— Да, да, я слушаю вас, — поторопился ответить Нечаев.

— Так вот, еще он очень интересовался, из каких… э-э-э… сосудов пили в начале первого века.

— И что же?

— У меня была прекрасная книга Германа Вейсса «История цивилизации». Прекрасное английское издание конца девятнадцатого века, с массой качественных иллюстраций. Знаете, мы недурственно провели время, рассматривая и обсуждая их. И мне казалось, что этот Илья очень хочет меня еще о чем-то спросить. Но он так и не решился.

— И все? — несколько разочарованно поинтересовался Нечаев.

— Мне кажется, его интересовал какой-то определенный сосуд, — уже сухо сказал антиквар. — И, кажется, из иллюстраций он вынес какое-то представление о нем.

— Теркин, ты меня достал, — утомленно сказал Примус.

Подумал немного и пригрозил:

— Дождешься, посажу тебя в камеру к пидорам, пусть они, как в старину выражались, твой афедрон обнюхивают! Смотри, ведь опустят по полной программе. Будешь потом улик пчелиный на заднице от знакомых прятать!

— Начальник, — проникновенно сказал сидящий на стуле человечек. — Я же, как на духу…

— Ну, и как ваша беседа движется? — поинтересовался Нечаев, входя в кабинет и придвигая к себе стул. Сел и принялся внимательно разглядывать Теркина. Тот попробовал нагло перехватить его взгляд, но не выдержал, смутился, опустил глаза и заерзал на стуле.

— Брешет, товарищ полковник! — сказал Примус. — Мне с ним даже разговаривать не хочется.

Нечаев взял со стола скульптурку, некоторое время молча разглядывал ее.

— Знаете, что он придумал? — пожаловался Евграфов.

— Знаю, — сказал Нечаев. — Ехал в автобусе, увидел кем-то забытый сверточек, ну, не удержался, развернул, — он показал Теркину скульптурку. — Для Бронислава Дмитриевича из всех видов искусств важнейшим является матерная частушка, поэтому он особо раздумывать не стал, а оттаранил находку в антикварный магазин, сдал ее и урвал свой законный кусок. Или второй вариант — в парке на скамейке нашел.

— В парке, товарищ полковник, в парке, — сказал Примус.

— Да так оно все и было! — взмахнув руками, воскликнул Теркин. — Мамой клянусь, гражданин начальник. В горсаду это было, рядом с кафе «Огонек». Дай, думаю, на скамеечке посижу, может, кто из знакомых пройдет. Сел на скамеечку, сижу, вижу, газетка лежит. Ну, я решил посмотреть, что там в мире происходит. Потянул я газетку, а там…

— А там мешок со звездюлинами лежит! — перебил Примус. — Вот-вот развяжется!

— Погоди, Коля, — мягко сказал Нечаев. — Пусть человек выскажется. Мы-то знаем, что он врет, и знаем — почему он врет.

— Мне больше нечего сказать, — смиренно опустил голову Теркин. — Валяйте, бейте, сажайте, если у вас такое право есть. Конечно, у Теркина две судимости, ему веры нет!

— А врет он, — сказал Нечаев, не обращая внимания на жулика, — потому что не хочет пожизненное получить. Раньше бы ему просто лоб зеленкой намазали, а теперь государство добренькое, придется Брониславу Дмитриевичу белым лебедем плавать, пока время не подойдет деревянный бушлат примерить!

— Это почему? — острым глазом покосился задержанный.

— А чего ж тебе, убийство уважаемого человека с рук сойдет? — удивился Нечаев. — Нет, брат, отмерит тебе наш самый справедливый и гуманный суд на полную катушку.

— Он думает, что ему премию выпишут! — ехидно сказал Примус.

— Какое убийство, мужики! — видно было, что Теркин побледнел. Проняло его, значит. — Какое убийство?

— Убийство уважаемого доктора Медника, — сказал Примус. — Ты что, даже фамилии убиенного не знаешь? Ну, и убийцы пошли — мочат уважаемых граждан и фамилии не спрашивают! Нет, вы представляете, товарищ полковник?

— Какого доктора! — заорал задержанный и даже со стула вскочил. — Нашел я эту хрень, нашел! Не повесите вы на меня своего «глухаря»! Вам, ментам, лишь бы отчитаться, что дело раскрыто, а уж кто убивал, вам вообще дела нет!

— Вот эта штучка, — Примус подкинул на руке символ Сферических Мистерий, — была куплена за две с половиной тысячи рублей гражданином Медником Ильей Николаевичем в антикварном магазине на Пражской. Мы гражданина Медника нашли в квартире с ножиком в спине. А через три дня ты эту штучку