«А вы чего ожидали, профессор?»

Прескотт наблюдал за Адамом Фениксом. К поясу профессора был прицеплен страховочный трос, но он бесстрашно стоял на краю люка, держась за тянувшийся наверху поручень, как солдат, — ведь когда-то и он был солдатом. Прескотт ожидал увидеть у него на лице по меньшей мере потрясение. Ни один человек не мог смотреть на то, что проносилось внизу, и оставаться безмятежным. Но Феникс лишь на миг прикрыл глаза.

— Оружие определенно произвело нужное действие, — произнес он. — То есть уничтожило наше имущество в тылу врага. Мы практически ничего не оставили Саранче. Но это палка о двух концах: теперь в течение нескольких месяцев мы будем вынуждены рассчитывать только на запасенные топливо, продукты и воду. Вы видели, насколько сильно загрязнена территория Эфиры.

Прескотт мысленно добавил ему очков за то, что он не поддавался эмоциям и чувству сожаления о сделанном.

— Адам, начиная работу над программой «Молот», мы уже знали, насколько серьезны будут последствия применения этого оружия.

— Да, но даже я не могу вам сказать, каковы будут далекоидущие последствия. Вы заметили, насколько похолодало? Пыль, висящая в атмосфере, отражает солнечный свет. Климат уже изменился. Загрязнение… мы будем жить с этим десятки — возможно, сотни лет.

— Такова современная жизнь: люди, стремясь к комфорту, так или иначе загрязняют планету отходами промышленности.

Прескотт попытался разобраться в том, что именно вызвало у него состояние отупения: обычный шок при виде последствий ужаса, который он сам вынужден был сотворить, или страх того, что он, возможно, принял неверное решение. Нет, как бы ни было ужасно его деяние, никто на его месте не смог бы найти иного выхода.

— Лучше выжить, чтобы искать выход, чем позволить врагам перерезать нас, как скот.

«Мы уже сто раз говорили об этом. Боже, сколько раз мы спорили об этом за последние три года?»

Но это было еще до того, как ему пришла в голову мысль привести в действие всю орбитальную сеть одновременно.

«Да, это я. Это было мое решение».

Это была просто цепь пожаров, бушевавших на всей планете. Кому нужно химическое оружие, когда можно просто поджечь Сэру и обрушить на врага ядовитый шквал из токсинов, выделяющихся при горении фабрик, перегонных заводов, домов? Иногда Прескотт позволял себе поддаться растерянности при мысли о том, как сложен мир, которым он пытается управлять, и как мало у него на самом деле власти над этим миром. Но затем он отгонял подобные мысли и делал все, что мог. Ни один человек не знает ответов на все вопросы.

— Почему мы продолжаем этот разговор? — спросил Феникс.

— Возможно, репетируем оправдательные речи перед потомками, — сказал Прескотт. — Как дела у вашего сына?

— На самом деле я не знаю толком. — Феникс отступил от края, сел и пристегнул ремни. — Он сказал: это похоже на прогулку по темно-серому снегу. Я имею в виду патрулирование. Его отряд первым отправился на разведку после удара.

«Ворон» описал круг и направился назад, в Эфиру. Ландшафт внизу постепенно менялся, и можно было видеть, как с удалением от места удара уменьшалась его разрушительная сила. Большое количество частиц из атмосферы с дождем попало в реки. Темный снег теперь походил на нефтяные пятна, влажные и блестящие в местах скопления воды, и Прескотт уже начинал надеяться на то, что через несколько недель природа сама начнет очищать себя и пейзаж станет выглядеть более естественно.

Нет, нельзя тешить себя иллюзиями. Ему еще предстоит увидеть все последствия своего решения.

По мере приближения к Эфире Прескотт замечал в небе все больше черных точек — это другие «Вороны» осматривали заблокированные дороги и направляли технические подразделения туда, где нужна была их помощь. Самое большее, что они могли сделать, — это расчистить дорогу в ад. Он подумал: а как выглядит остальная Сэра? Но «Ворон» не мог совершать дальние полеты, и ему пришлось удовольствоваться мыслью о том, что эти несколько сот километров ничем не отличаются от других участков планеты.

— Саранчи пока не видно, — произнес он.

Феникс покачал головой. Что-то внизу привлекло его внимание; Прескотт, вытянув шею, заметил бронетранспортер, пробиравшийся по остаткам покоробившейся от жара дороги.

— Вряд ли мы уничтожили червей полностью. Они под землей. Даже если мы прикончили тех, кто был на поверхности, глубоко в туннелях их осталось еще больше.

— Еще немало червей должно погибнуть от отравления, верно?

— Возможно. — Феникс пристально наблюдал за бронетранспортером до тех пор, пока «Ворон» не обогнал его. — В некоторых местах вода будет отравлена, а ведь они, конечно, тоже пьют.

— Когда вы говорите о Саранче, профессор, мне всегда кажется, что она скорее занимает, чем отталкивает вас.

Феникс помолчал несколько мгновений.

— Верно, — согласился он. — Сейчас я не вижу иного выхода, кроме как уничтожать их. Но боюсь, у меня не хватает энергии на то, чтобы ненавидеть кого-либо. Можно назвать это чувство печалью.

Прескотт подумал, что Феникс, наверное, в детстве держал в доме скорпионов и ядовитых пауков и находил их занимательными созданиями. В нем говорил ученый. Что он будет делать сейчас? Его работа — создание оружия; если Саранча разгромлена, ему придется найти себе другое занятие.

Например, будущее Сэры. Для того чтобы залечить раны, нанесенные планете, понадобятся усилия лучших оставшихся в живых ученых. Феникс мог бы начать с этого.

Вернувшись к Дому Правителей, Прескотт миновал команду, занимавшуюся уборкой, — люди поливали из шланга памятник Неизвестным Воинам. Аккуратные, строгие сады выглядели почти нормально, по крайней мере внешне. Эфира была городом порядка, где каждый житель знал свое место и делал свою работу, и теперь они занимались тем, что умели лучше всего: продолжали жить и выполняли свой гражданский долг.

Джиллиан встретила его в офисе с папкой отчетов и чашкой кофе. Да, жизнь действительно продолжалась.

— Сэр, управляющий волнуется, что скоро у нас может кончиться кофе, — сказала она. — Я хочу сказать, что в этом году урожая кофе не будет, правда? Может быть, сделать запас на черный день?

— Я могу обойтись травяным чаем, — ответил Прескотт. Он терпеть не мог травяной чай, но не мешало иногда продемонстрировать готовность идти на небольшие жертвы. — Если нужно.

Он сел за стол и откинулся назад настолько далеко, насколько позволяла конструкция кресла. Затем взглянул на два телефонных аппарата, стоявших на столе: один для обычных звонков, второй — особая линия, предназначенная для связи с министрами и главами других государств КОГ. Раньше он довольно часто разговаривал по этому второму телефону, но уже почти две недели аппарат молчал.

Прескотт попытался вспомнить последний разговор по этой линии и подумал, что, наверное, это Дещенко звонил ему из Пеллеса — захваченного Саранчой, близкого к гибели, — чтобы сказать, какой он отвратительный убийца, жестокий, сумасшедший маньяк и что он наверняка скоро будет гореть в аду.

Но в эту минуту ад для Прескотта находился в отдаленном будущем. Ему нужно было взглянуть в окно, чтобы привести в порядок мысли и расставить приоритеты, ад же должен был ждать своей очереди.

Он еще некоторое время смотрел на мертвый телефон. Прескотт знал, что он больше никогда не зазвонит.