пеликан», созданном кем-то ради этой, единственной, публикации, вышли его мемуары «Мой друг Тентен». Название объясняется тем, что Дегрель, до войны — отчаянный журналист, был прототипом репортера Тентена из комиксов своего друга Эрже.

Сименон якобы знал о подпольной организации, спасшей Дегреля, и мог свести брата с ее участниками. Если бы он сделал это, Кристиана вскоре приняли бы в Испании с распростертыми объятиями беглые единомышленники. Однако Жоржа, мысленно уже пребывавшего в США, охватила паника при мысли, что рано или поздно станет известно о существовании «другого» Сименона. Определяя брата в легион, он заботился не столько о его спасении, сколько о том, чтобы человека по имени Кристиан Сименон официально больше не существовало.

Доживи литератор до 2000 года, он мог бы написать «Проклятие семьи Сименонов». 27 июня 2000 года работник брюссельского похоронного бюро, ранее служивший в полиции, забил тревогу, обнаружив, что у пятидесятипятилетнего Жоржа Темпермана, умершего, если верить свидетельству о смерти, от обширного инфаркта, оторвано ухо, а череп разбит восемнадцатью ударами деревянного молотка. В убийстве созналась сорокадвухлетняя Женевьева Сименон, гражданская жена жертвы и мать его ребенка, уважаемый врач-реаниматолог, внучка Кристиана и внучатая племянница Жоржа.

На суде в июне 2002 года Женевьева, плача, сетовала на семейное проклятие. Дедушка — презренный предатель и убийца. Отец в возрасте восьми лет вступил в «гитлерюгенд», а достигнув совершеннолетия, бежал от позора в Африку, откуда вернулся без гроша, пожизненно запил и женился на тиранической мегере. Дядя Жорж не пускал Женевьеву на порог, считая ее семейную ветвь «проклятой», и даже затеял судебный процесс — вот он, панический страх перед «другими» Сименонами, — с тем чтобы лишить ее отца права носить славное имя Жорж. Между тем, уверяла суд Женевьева, она готова представить документы, доказывающие вину писателя в грехопадении ее деда и отца. За молоток же она взялась, в который раз услышав от сожителя: «Толстуха, уродина, фашистка, дочь нациста».

Женевьеве дали пять лет условно и освободили в зале суда. Ее экс-любовника, шестидесятилетнего доктора Эдуарда Адриассенса, дважды судимого за мошенничество, автора свидетельства о смерти Темпермана, приговорили к восьми месяцам тюрьмы, но в ноябре 2005 года оправдали, пожурив за излишнюю доверчивость.

Жорж Сименон тихо скончался в Лозанне 4 сентября 1989 года. А на площади Вогезов, не зная, что он глядит на дом Сименона, сочинял предсмертные стихи Джим Моррисон.

P. S. По роману Сименона «Повесившийся на вратах Сен-Фольена» (1930), навеянному гибелью Клейна, сняты одноименный телефильм Ива Аллегре (1981) и «Детский праздник» (Великобритания, 1961) Джерада Глейстера. Делу Пренса посвящен телефильм Мориса Фрид-лянда «Дело Пренса: самоубитые 1934 года» (1978). Анри Жан Юэ сыграл комиссара Гийома в фильме Клода Шаброля «Виолетта Нозьер» (1978).

Перед домом номер 9 по улице Обри-ле-Буше 8 января 1910 года схватили самого необычного парижского душегуба — двадцатитрехлетнего Жана Жака Лиабефа, «шипастого убийцу». Его история кажется плодом вздыбленного воображения какого-нибудь сюрреалиста, поклонника де Сада, изобретателя самых невероятных способов умерщвления. Недаром сюрреалист Робер Деснос, в десять лет оказавшийся зрителем преступления и ареста Лиабефа, в годы войны посвятил ему, на арго и под псевдонимом, стихотворение «В бешенстве». Вместе с тем Лиабеф — самый трогательный парижский убийца. Оскорбленный в лучших чувствах, он от обиды мутировал в невиданного, ощетинившегося шипами зверя.

Заподозрить в нем столь трепетную душу было немыслимо. Из родного Сент-Этьена Лиабефа выслали за мелкие кражи, стоившие ему в феврале и июне 1907 года двух приговоров: к семи месяцам тюрьмы в общей сложности и отбывания воинской повинности в дисциплинарно-каторжных «африканских батальонах». В столице он устроился сапожником в квартале Лe-Аль, в «Чреве Парижа», но вскоре потерял работу. На свою беду, Лиабеф не приглянулся двум коррумпированным «коровам», как тогда называли полицейских: в июле 1909 года они обвинили его в сутенерстве. На самом деле он влюбился в проститутку — эффектную брюнетку Луизу «Большую Марсель» Деларю, хотел вытащить ее из омута профессии, но попался в ее обществе на глаза «коровам»: эти подробности раскрыли, проведя параллельное расследование, журналисты-анархисты Мигель Альмерейда (23) и Эжен Мерль.

14 августа 1909 года Лиабефа приговорили к трем месяцам тюрьмы, ста франкам штрафа и пятилетней высылке из Парижа. В тюрьме он, судя по всему, свихнулся. Не от тягот заключения, а от непереносимой обиды. Его, честного пролетарского вора, назвали сутенером! Презренным жюлем, макрелью, васильком, селедкой и как там еще именовали сутенеров на арго, поражающем богатством оттенков! Обиду, решил Лиабеф, смоет только кровь — экая, однако, почти аристократическая щепетильность. Презрев запрет жить в Париже, он на несколько месяцев затаился в своей каморке, тщательно готовя страшную месть.

8 января 1910 года, накинув на плечи пелерину, он, вооружившись револьвером «бульдог» и двумя сапожными ножами, вышел на прогулку по Обри-ле-Буше. Не попасться на глаза полицейским Лиабеф просто не мог. То ли на самой Обри-ле-Буше — ее и улицей-то назвать стыдно: так, стометровый переулочек, — то ли за углом размещался полицейский участок. Лиабеф зашел в кафе, где был завсегдатаем, чтобы распить с Марсель последний в жизни литр белого, покозырять оружием и заявить во всеуслышание: «Иду убивать „коров“». На выходе из бара «коровы» уже поджидали его. Полицейского Дере Лиабеф смертельно ранил двумя выстрелами и восемью ударами ножа, Фурнеса тяжело ранил ножом в горло, еще двоих зацепил пулями.

Он не убежал, ждал новой атаки, предвкушая, какой сюрприз преподнесет врагам рода человеческого. Те набросились на него едва ли ни вдесятером. Лиабеф не сопротивлялся, но четверо нападавших отчего-то повалились, истекая кровью, на землю. Под пелериной, на запястьях и предплечьях, скрывались любовно изготовленные браслеты и нарукавники, ощетинившиеся острыми, как стилеты, шипами. Агент Феврие обезвредил Лиабефа, лишь пригвоздив его саблей к стене дома.

Лиабеф был не первым, кто пошел на смерть исключительно ради счастья забрать с собой на тот свет парочку-другую «коров». 19 января 1898 года, зайдя в участок на улице Берзелюи, типографский рабочий Жорж Клод Этьеван ударил кинжалом дежурного. Полицейские — не иначе как в шоке — засунули его в камеру, не обыскав: еще одного из них злоумышленник уложил из револьвера. Этьевана приговорили к смерти, замененной на пожизненную каторгу в Гвиане, где он и погиб. Но, в отличие от Лиабефа, он был идейным анархистом. В 1892 году получил пять лет за кражу динамита для бомбиста Равашоля (1), по освобождении — такой же срок заочно за серию статей в газете «Ле либертер». Этьеван решил красиво уйти, доказав «коровам», что их участки отнюдь не их крепость.

7 мая Лиабефа, естественно, приговорили к смерти.

«Отомстим тем, кто морально убил Лиабефа!» — восклицал Поль Мистраль, будущий мэр Гренобля. Петицию в защиту «шипастого» подписали Анатоль Франс, Жан Жорес (4), восьмидесятилетний коммунар и публицист Анри Рошфор.

За статью «Пример апаша» в газете «Ла герр сосьяль» («Социальная война») 22 февраля приговорили по обвинению в подстрекательстве к убийству к четырехлетнему заключению ультралевого социалиста Гюстава Эрве. Он писал: «Знаете ли вы, что этот апаш (49), который недавно убил ажана Дере, не лишен определенной красоты, определенного величия? <…> Честные люди! Отдайте же этому